И. В. Пименов

Происхождение языка.

 

 

 

Для того чтоб понять происхождение языка необходимо дать определение языка. Язык определим следующим образом: Язык – это кодировка понятий. Понятие есть отражение мира и его отношений в сознании человека. Кодировка является способом передачи информации от источника к приемнику посредством канала. Если канал является акустическим, то передача происходит посредством артикуляции речевых органов в ухо. Каждое понятие несет определенное количество информации в некотором контексте. Эта информация и является целью высказывания.

В языке животных единственной составляющей языка является передача сигналов. Сигналы это некий набор звуков, поз, действий, часто носящий ритуальный характер, что передают некоторую информацию от субъекта субъекту. Эти сигналы надо рассматривать как нерасчлененную сущность.

Если сигнал не расчленяется на более мелкие кванты времени, то говорят об импульсном кодировании. Сигнал может иметь несколько признаков, которые можно отображать как многомерные координаты характеризующие сигнал. Даже если импульс протекает во времени, то все равно это не квантует его во времени и временная характеристика является одной из координат импульса. Изначально в человеческой речи, как и в любом другом языке животных, преобладала сигнальная часть. Эта сигнальная часть выражалась в не разделении импульса речевого акта на фонемы. Было единое артикуляционное движение всех органов речи, которые не разделялось на мелкие составляющие во времени даже если импульс имел сложную временную природу. Этот импульс составлял единое понятие, с фонологической точки зрение он был единой фонемой, что позволяло передавать за минимальный период времени максимальное количество информации. В идеале этот импульс должен был быть предложением-фонемой [«диффузные слова-пердложения»,:188], но из-за гигантского количества возможных предложений и ограничения количества измерений в речевом тракте человека, эти импульсы надо рассматривать как слово-фонемы.

Каждое понятие содержит отношения с внешним миром, с другими понятиями в высказывании и с говорящим. Существовала естественная иерархия понятий по важности в высказывании. На первом месте всегда стояла самая важная часть высказывания, то о чем будет идти речь. Далее шли другие члены высказывания по важности. Обычный порядок высказывания был такой: «тот о ком идет речь» «отношение его к остальным членам высказывания» «отношения говорящего к высказыванию», дальше шли остальные члены высказывания в таком же порядке. Действительно, целью каждого высказывания была передача информации за короткое время, часто ограниченное экстремальными условиями. Поэтому, так важна была постановка самой важной информации в начало. Например, слова «лев» уже было достаточно, чтоб сообщить большую часть информации. Дальше нужно было сообщить об характере его участия в описываемых событиях. Иначе было невозможно интерпретировать участие «льва». И, наконец, если не сообщить о своем отношении к высказыванию, то потеряется информация об интерпретации сообщения. Части речи естественно не различались. Одно слово «лев» могло означать и «охотник», и «охотиться», и «охотится». Все определялось контекстом и связями между членами высказывания. Единственной категорией, кроме перечисленных выше, был интенсив. Интенсив это повторение одного сигнала несколько раз. Он выражал многие понятия, что связанны с количеством, качеством, экспрессией, выделением, важностью. Интенсив это обычная категория в языке животных. При этом интенсив не связан с выражением чистой множественности или конкретной точной категорией, а указывает на некоторую большесть чем его отсутствие. Например, «лев лев» значило не только несколько львов, но и «большой лев», «сильный лев», «внимание, лев!».

Язык птиц выражает собственное состояние посредством ритуального пения. Птицы передают только собственные состояние типа «я лечу», «я боюсь», «я ищу партнера» и др., а также личные качества поющего. Интенсивность передается различными комбинациями пений и их повторов. У высших птиц, таких как врановые и попугаи, набор состояний очень большой, поэтому они могут имитировать даже человеческую речь. При этом они способны перенимать сигналы из окружающего мира и даже создавать новые состояния.

В человеческой речи, как и в языке большинства животных, дискретные величины означают наличиствование или отсутствие какого-то явления, но не степень его силы. Тогда как степень явления, скажем от 1 до 99%, мы выражаем аналогово. Скажем, когда мы сердимся, степень нахмуренности бровями выражает степень нашей сердитости. Или тоже самое с силой голоса. Но степень явления не выражается лексически, в языке нет средств для выражения непрерывных отношений. Мы к этому привыкли. Однако это не обязательно должно быть так. В языке дельфинов величина прыжка из воды, когда он собирает стаю для ловли, не значит что в данном месте больше рыбы, а только что он созывает с большей территории своих родственников. В то время как у человека величина подпрыгиваний значит степень радости. Естественно в обоих случаях ограничивается физической способностью к прыжкам. Поэтому, дельфины могут передавать свои понятия многомерными координатами, а качественные отношения дискретными. Разница примерно как названия семи цветов радуги в языке человека, и обозначения этих же отношений непрерывно длинной волны в математике. Возможно, именно это не позволяет хотя бы как-то сопоставить пакеты сигналов дельфина с человеческими понятиями. Однако из того факта, что человек разумный использует дискретное кодирование, и создал цивилизацию, а дельфины нет, можно говорить о большей простоте и потенциале дискретного кодирования, чем аналогового.

Одним из основных разниц языков между человеком и приматом заключается в том, что основным коммуникационным средством высших приматов является мимика, позы, жесты и руки, а голос вторичен [:175]. Артикуляционный аппарат приматов совершенно не приспособлен для создания членораздельных звуков. В то же время, для человека основным коммуникационным средством является голос. И его артикуляционный аппарат отлично приспособлен для создания членораздельных звуков. Причина видимо в том, что у человека руки всегда были заняты работой, а мимика была плохо видна из-за прямохождения, которое давало способность человеку быстро вертеться буквально на пяточке.

Если смысл импульсного кодирования выразить посредством многомерных координат одно значение за квант времени, то широтное кодирование состоит в выражение одного значения в течении нескольких квантов времени, при этом количество координат резко ограниченно, в идеале координата одна. Типичным примером широтного кодирование является азбука Морзе (точка, тире, пауза). Другим примером являются двоичные кода, например кода Хафмана. В принципе широтное кодирование может осуществлять любое живое существо, для этого достаточно иметь два типа сигналов. При этом сложность сообщений не ограниченна.

У человека могут одновременно двигаться все речевые органы в слово-фонеме. Речевые органы хорошо известны: это гортань, связки, разные отделы языка, губы, челюсть, носоглотка, диафрагма. Следовательно, ранний человек кодировал свои сообщения только импульсным способом, причем человек различает действия всех этих органов на слух одновременно. В языках современного человека до новейшей эпохи было примерно 3000 корневых морфем [БС2005 = :112]. Причем это число относительно стабильно по языкам. Следовательно, раннему человеку для выражения корневых понятий нужно было примерно 3000 слово-фонемем. При этом ранний человек не знал широтного способа кодирования (и естественно, никакой "универсальной грамматики" никогда не было). То есть, он передавал всю информацию одним движением всех речевых органов. Действительно, зачем развивать сложные артикуляционные движения, если даже обезьяна может закодировать широтным образом любое сообщение. Более того, человек развивал распознавания сложнейших акустических сигналов. Современный человек может распознать до пяти тонов в речи, при этом, даже не имея музыкального слуха. До пяти уровней гласных по подъему. Порядка нескольких сотен согласных, например, убыхский язык содержит 83 согласные, а в африканских койсацких языках может быть еще больше. И человек все это может произнести и распознать не напрягаясь. Следовательно, вся эволюция от обезьяны к современному человеку заключалась в развитии артикуляционных признаков и их распознавания. Причем он никогда не переходил к широтному кодированию, ведь даже малая доля этих способностей достаточна для передачи сообщений любой сложности. Более того, опускание гортани, позволившее перейти к членораздельной речи, происходило на протяжении всей истории человека. Даже у современного человека оно происходит, у бушменов, относящихся к самой древней расе человека, гортань несколько выше, чем у остальных людей. Опускание гортани было столь важным для человека процессом, что он предпочел утрату способности одновременно говорить, глотать и дышать, хотя приматы это могут, чем отсутствия членораздельной сложно артикулированной речи. Из-за отсутствия способности одновременно говорить и глотать в год даже гибнет несколько детей, но вид с этим мирится. Способность произнести порядка 3 тысяч слово-фонем было огромным эволюционным преимуществом, их хватало для выражения большинства понятий необходимых первобытному человеку. По современным исследованиям, неандерталец был не способен на подобное количество слово-фонем. Его гортань была выше, поэтому язык был не такой свободный, и неандерталец должен был говорить менее членораздельно, его фонемный состав был резко ограничен. Можно оценить эту потерю как примерно на порядок меньшее количество слово-фонем или даже два порядка. Такого количества явно не хватало для поддержания сложных форм социальной организации, что привело к тому, что неандерталец не мог образовывать большие племенные структуры больше семьи, где отношения держатся не только на родственных узах, но и на способности к убеждению. Это не позволило неандертальцу распространиться и объединится, чтоб противостоять современному человеку, что привело к его вырождению в результате изоляции. Современный же человек мог образовывать племена любой величины, и гибко создавать слова для новых понятий. В первое время ему хватало способностей речевого тракта для создания новых слово-фонем из некоторых звукоподражательных источников или от других слово-фонем. При этом человек встречался с новыми понятиями редко, поэтому создавать новые слово-фонемы ему приходилось очень редко, и хватало того, что их выучивают дети до трех лет. Именно поэтому современный взрослый человек так тяжело приспосабливается к фонетике неродного языка. Эволюционно ему это было не нужно.

Однако с увеличением мобильности человека и увеличении количества объектов и субъектов что он встречал в своей жизни, проблема нехватки новых слово-фонем встала ребром. Чтоб её решить в язык человека были привнесены элементы широтного кодирования. Принцип широтного кодирования был изобретен из имен собственных, поэм и песен. С некоторых времен для обозначений местностей, имен людей, животных использовался описательный способ из нескольких слово-фонем (на подобные вещи спорадически способны даже шимпанзе – например Уошо был способен увидев лебедя показать знаки «птица+вода» []). Другим источником широтно-импульсного кодирования были формулы, которые повторялись во время песен. Развитие человека шло неотрывно с развитием восприятия музыки, ритма и песен.

Дальнейшее развитие принципа широтно-импульсного кодирования привело к широтно-импульсной революции. Она заключалась в том, что слова стали делиться на квантованные во времени части. Так возникают понятия фона и фонемы. Определим эти понятия через естественные характеристики релевантные для времени изобретения этих понятий. Фон - квант кодировки об артикуляционно-акустических характеристиках. Фонема – квант информации о наборе артикуляционно-акустических характеристик. Каждый фон это импульс состоящий из артикуляционного движения нескольких органов и создающих некий набор акустических частот. Фонема реализуется набором фонов, называемых аллофонами, вообще говоря, зависимым от окружающих факторов. Фон несет информацию о фонеме в слове. Соответственно, фонемы несут информацию об слове. Фонемы определяются набором дифференциальных признаков, что отделяют ее от других фонем, и общих признаков, что объединяют ее с другими фонемами. Они определяют правила комбинирования фонем в языке. В слово-фонеме каждый артикуляционный признак был важен, поскольку их и так было немного, поэтому была необходимость четкого их произношения. Однако это приводило к сложностям общения, как в смысле произнесения слово-фонем, так и их распознавания. Когда же фонема находится в определенном контексте, данный контекст сообщает дополнительную информацию об фонеме через правила сочетания фонем, позиций и смысл. Возникает избыточность информации. Такую избыточность можно удалить, потеряв часть информации об фонеме, при этом информация о слове потерянна не будет. Соответственно, можно упростить артикуляцию, исключить дифференциальные признаки, или заменить другим фоном трудно выговариваемый фон. Соответственно, потеря этой информации может привести к не различению фонем в данном контексте, что приводит к нейтрализации фонем, называемой архифонемой. Другой тип нейтрализации приводит к не различению дифференциальных признаков фонемы и называется гиперфонемой. Все это является следствием сжатия информации посредством устранения избыточной информации. Во всех языках некая избыточность устраняется сразу, посредством не различения неких, существующих в других языках, дифференциальных признаков. Если же в речи можно встретить свободную вариацию фонов в фонеме, без выделения основного аллофона, то такую фонему надо рассматривать как суперфонему.

Все соотношения между звуками можно описать в терминах многомерных координат. Тогда фон это точка, фонема это замкнутая область в которой находятся аллофоны (точки) - один из которых основной фон, архифонема это набор таких областей (фонем) - одна из которых является основной, гиперфонема это такая фонема, где вся координата заполнена аллофонами с отсутствием некоторых координат, суперонема это просто области вариации с движением. Типичным языком с супер- и гиперфонемами является русский. У всех них есть границы, которые и определяют оппозиции. Основные классы оппозиций: 

Привативные оппозиции — такие оппозиции, в которых один из членов обладает указанным свойством, а другой — нет. Примером может судить противопоставление по звонкости/глухости(V/v): звонкому согласному присуща вибрация голосовых связок, а глухому — нет. Член привативной оппозиции, которому присуще наличие признака, называется маркированным (тот, у которого признак отсутствует, соответственно, немаркированным);

Эквивалентные оппозиции — такие оппозиции, в которых оба значения дистинктивного признака логически равноправны, ни одно из них не является простым отрицанием другого. Типичный пример эквивалентной оппозиции — противопоставление разных локальных рядов (место образования согласных);

Градуальные оппозиции — такие оппозиции, члены которых различаются степень проявления какого-либо признака. Таковы, например, противопоставления по подъёму у гласных или оппозиция кратких, полудолгих и долгих гласных.

Фонемизацией называется квантование кодировки информации об рече-акустических характеристиках. Иначе говоря, просто разбиение первоначальной слово-фонемы на состоящею из допустимых фонем последовательность. В процессе создания класса фонем фонемы строились по образцу слово-фонем. Поэтому содержали в себе гораздо больше артикуляционных признаков, чем в современных языках. Общей характеристикой ранних фонем была многофокусность. То есть, в произнесении фона используя одновременные или последовательные движения нескольких артикуляционных органов. Такие фоны называются многофокусными. Одним из подобных многофокусных были щелкающие звуки (кликсы). Кликсы когда-то были распространены в праязыках человечества в Африке, об этом говорит тот факт, что они встречаются и в австралийском ритуальном языке дамин. Но человечество избавилось от них за пределами Африки. Для понимания этих процессов очень интересны данные к сожалению вымершего койсакского "ангольского !кунга", у которого происходила замещение кликсов не-кликсовыми фонемами. «Проблема "замещения" альвеолярного кликса другим типом артикуляции также рассматривалась вкратце Э. Трэйллом [Traill-Vossen 1997], которому удалось собрать крайне незначительный, но исключительно любопытный языковой материал у двух носителей так называемого "ангольского !кунга" (диалект или, скорее, несколько различных говоров, относящихся к северному пучку диалектов севернокойсанского). В этом говоре, судя по записям, "ретрофлексному" кликсу соответствует латеральный смычный согласный (не-кликс!) kL, или его звонкий коррелят gL: ср. kLe 'умирать' (у Доука !!kai), kLo 'старший брат', kLui 'старшая сестра' (у Доука - !!kwi), gLu 'вода' (у Доука - !!gu).» [] В общем, имелась всеобщая тенденция избавления от многофокусных.

Введем понятие классемы как некую слово-фонему, с определенным классом смыслов, которая фонологизируется в результате некоторого процесса приспособления к системе фонем. Ясно, что в принципе такая фонологизация может не давать однозначные результаты, а может давать целый класс слов с разным фонемным составом и разной последовательностью фонем. В результате фонологизации классема дает пучок фонологических форм с пучком значений. Будем записывать классемы большими кириллическими буквами заключенные в звездочки, чтоб отличить такую классему не имеющую фонемного состава от фонематической записи. Пример такой фонологизации довольно поздней (индо)европейской классемы *γА’В*«хватать» изначально «звук который издает собака хватающая пищу»[Meyer K.H.]. Она отразилась в индоевропейских языках как: рус. ха́вать; рус. хвати́ть, хвачу́, несврш. хвата́ть, укр. хвата́ти, др.-русск. хватити, ст.-слав. хватати δράσσεσθαι (Супр.), болг. хва́щам, хва́тя "хватаю, ловлю", сербохорв. хва̏тити, хва̏ти̑м, хва̏тати, хва̏та̑м, словен. hvátati, hvátam, чеш. chvátiti, chvátati "хватать", слвц. сhvátаt᾽ "спешить, хватать", польск. chwatać "хватать", chwatki "быстрый", в.-луж. khwatać, н.-луж. chwataś; -хитит, рус. похи́тить, восхити́ть, хи́щный, укр. хита́ти "шатать", хитки́й "шаткий", похита́ти "покачать"; др.-русск. хытати, хычу "хватать, похищать", ст.-слав. хытити, хыштѫ "схватить", въсхытити "вырвать, увлечь", болг. хи́там "спешу", сербохорв. хи̏тати "хватать, бросать, спешить", хи̏тити "хватать, спешить", словен. hítati "похищать, бросать", hȋt "бросок", чеш. chytiti, сhуtаti "хватать, ловить", слвц. сhуtit᾽, сhуtаt᾽ -- то же, в.-луж. chyćić "хватать", н.-луж. chyśiś, сhуtаś "бросать"; рус. ха́пать, оха́пить, оха́па́ть, оха́пка, хап "молодец", хопи́ть, олонецк. (Кулик.), укр. хапа́ти "хватать", хапки́й "хваткий, лакомый, вороватый", др.-русск. хапати, ст.-слав. хапѭште δάκνοντες (Супр.), болг. ха́пна, ха́пвам "кусаю" (Младенов 665), чеш. сháраti "хватать", слвц. сháраt᾽ "понимать", польск. сhарас́ "хватать"; лтш. gaut, gaunu, gũt, gũstu "ловить, хватать"; лат. habere "иметь"; P.Gmc. *xaf- "иметь, обладать",O.E. habban, O.N. hafa, O.S. hebbjan, O.Fris. habba, Ger. haben, Goth. haban, E. have, heave, heavy; "; и.-е. *khар-, лат. сареrе "брать", нов.-в.-н. hаррig "жадный", нж.-нем., ср.-нем. hарреn "жадно хватать", арм. хар`аnеm "препятствую", лит. kàptelēti 'mit plötzlichem festem Griff packen, einen kräftigen Schlag versetzen', лтш. kàmpt, kam̃pt `greifen, fassen'; алб. kap `ergreife, fasse'; гр. κάπτω "хватать (зубами), заглатывать"; ? др.-инд. gábhasti "arm , hand"; формы которых не имеют регулярных соответствий, но образуют ряд соответствий при нетождественных значений.

В ходе широтно-импульсной революции появилась возможность регулярно сочетать однотипные классемы, зависящие от класса их использования. Так появляются составные слова. При этом классемы переходят в состав морфем. То есть появляются правила сочетаний классем определяемых положением в слове. Но слова все еще не делятся на классы. Позднее слова стали делиться на имя-глаголы, единой категории, не разделенной на глагол и имя, и служебные морфемы. Значительно позже стали разделять на глаголы и имена. В языках активного строя это разделение еще не проведено в полной мере. Далее глагол стал обозначать «событийность», действие безотносительно к свойствам этого действия, то есть от начала действия до результата действия, и состояния. Имя обозначало «предметность», любые объекты и субъекты. Прилагательные появились только в отдельных поздних языках из именных категорий. Там где прилагательные небыли именной категорией, их роль выполняют глаголы состояния. Причастия это первая флективная именная категория обозначающая приглагольные имена деятеля.

Вспомним, что набор фонем это, в общем-то, некая кодировка, которой можно сопоставить некоторый набор цифр, а значит и некоторую систему счисления. Эти цифры и есть информация, а значит, плотность информации и определяет оптимальность кодировки.

Из наблюдений установлено что частые, ожидаемые события несут мало информации, и, наоборот, редкие, неожиданные события, обладают высоким информационным содержанием.  

Отсутствие информации определяется как ожидаемое событие с высокой степенью вероятности. И обратно, наличие информации есть неожиданность события. Чем больше информации несет событие, тем более оно невероятно.

Количество информации источника определяется распределением вероятностей своих событий. Количество информации события можно представить как невероятность этого события. Например, по формуле вероятности неосуществления данного события

I_p̅[p(x)] = 1 - p(x).

Данное определение иногда используется как мера количества информации. Вообще же общая формула количества информации определяется из условий, что она должна быть непрерывной, неотрицательной, возрастать при росте невероятности. Для любой непрерывной возрастающей функции φ она имеет вид

I_φ[p(x)] = φ(1) - φ(p(x)).

Если дополнительно поставлено условие что информация двух независимых событий с вероятностями р1 и р2 и совместной  вероятностью p1*p2 должна быть равна сумме их информаций, то единственной функцией удовлетворяющей данному условию является логарифмическая функция. Которую можно получить также из соотношения раздражения и ощущения установленной нейрофизиологами, и тут мы тоже приходим к выводу, что для φ лучше всего подходит логарифмическая функция, которая связывает восприятие человека и информацию

I[p(x)] = -log p(x) = log 1/p(x).

Это наиболее распространенное определение количества информации. Она также совпадает с определением частной энтропии введенной Шенноном. Вообще же энтропия это мера неопределенности источника выражающиеся через среднее количество информации, приходящиеся на один символ источника.

H[p(x)] = <I[p(x)]p(x)>/<p(x)>.

При каком основании логарифма будет наибольшая информация при наименьшей энтропии? Это задача о наиболее плотной упаковке чисел в системе счисления.

Решается она следующим образом, если взять n знаков, а за основание принять некоторое число x, то получится m=n/x разрядов, и максимальное количество чисел, которые при этом можно записать, будет равно

y(x) = x^m = x^n/x.

Что можно переформулировать как: найти сторону x прямоугольника с площадью n=mx при котором функция y(x) максимальна.

Тогда, для нахождения экстремума нужно прировнять нулю производную от y(x)

.

Поэтому для основания логарифма лучше всего взять e. В таком случае эта система счисления называется натуральной, а разряд системы счисления называется Натом.

Однако, есть только целое количество фонем, ближайшее же целое число к 2,71… есть 3. Следовательно, основа счисления должна быть 3, при этом некая фонема, в одно признаковом противопоставлении, должна встречаться реже других. Если же у нас двух признаковое противопоставление, то всего может быть 9 фонем, но e²~7,4, то есть одна фонема должна встречаться очень редко или вообще не встречаться (лакуна), а некоторые другие должны иметь более низкие частоты. Именно тогда достигается наибольшая плотность информации в языке. В связи с тем, что количество рядов взаимозаменяемых фонем также ограниченно оптимальностью e^e =15, то в языках происходил процесс уменьшение дифференциальных признаков. Это также облегчало произношение и восприятие, а, следовательно, речь становилась более беглой. Первичной тенденцией в упрощении фонемного состава было устранение многофокусности, что позволяло не синхронизировать смычки, а, следовательно, каждую смычку и движение артикуляционных органов позволяло рассматривать как независимый фон.

Предельные случаи уменьшения фонемного ряда согласных заключается в том, что остается только два ряда согласных находящихся в эквивалентных оппозициях. Примером может служить гавайский язык. В этом языке, есть только ряд взрывных [p t k | ʔ] и ряд сонорных (не взрывных) [m n l | w/v] и единственный щелевой [h] стоящий в оппозиции всем другим согласным. Всего девять согласных, что показывает достаточную упакованность гавайской системы в смысле плотности информации в системе счисления. Гласные в нем представляют обычную треугольную систему [i u a | o e] с различением долготы, и не представляют предельного случая. Здесь вертикальной чертой показывается отношение 3:1. Это соотношение определяется как возможность определить три фонемы по различению на один дифференциальный признак, четвертая фонема не входит в оппозицию по дифференциальным признакам, то есть противостоит трем фонемам одинаково даже если можно формально дать дифференциальный признак. Иначе говоря, можно считать, что три фонемы противопоставлены градуально, четвертая привативно по отсутствию признаков. Для эквивалентных оппозиций это конечно чисто логическое противопоставление. Вместо фонем в отношении 3:1 могут участвовать фонемные ряды.

Рассмотрим насколько гавайская система оптимальна в информационном смысле. В гавайский языке возможны только открытые слога вида (C)V. Отсутствие согласной проще трактовать как специфическую согласную, что поднимает соотношение согласных до 10. Тогда в двух слогах может быть закодировано согласными всего лишь 100 слов, с гласными это будет порядка 9000 слов (есть значительные ограничения на сочетаемость гласных), что мало для языка, поскольку кроме частотных морфем в каждом языке есть имена собственные. Следовательно, требуется значительно больше слогов, что в гавайском решается тем, что дифтонги рассматриваются как гласные. Однако если в языке нет дифтонгов, то рост количества слогов будет обязательным. В расчетах приведенных выше, однако, закралась одна ошибка. Проблема в том, что в человеческом языке невозможно чтоб все слова отделялись друг от друга только на одну фонему. Высокая плотность фонем в словах порождает низкую помехозащищенность. В человеческой речи всегда есть помехи, нечеткое произношение, другие акустические помехи, невнимательность. Примерно до 50% слова человек распознает не из акустического состава слова, а домысливает из осознания содержания. Поэтому, так тяжело записать речь другого языка, даже если его фонемный состав не отличается от родного, также, например, существуют проблемы в автоматическом распознавании речи. Помехозащищенность это основное требование к языку. Оно достигается большой разницей фонем в составе морфем. В таком случае при малом числе фонем резко растет широтная составляющая морфемы. Морфема получается достаточно длинной, учитывая, что она еще должна сочетаться с другими морфемами. Это показывает не оптимальность слишком малого числа фонем в смысле оптимальности соотношения между широтной и импульсной кодировками.

 

 

Подробно рассмотрим индоевропейскую систему фонем, поскольку в ней был достигнут некий предел информационной оптимальности. В своем развитии индоевропейский язык стремился к оптимальному соотношению между широтной и импульсной кодировкой. В широтном плане он стремился, чтоб корневые морфемы описывались троичной системой счисления, то есть было три клястера. Первым шел некий консонантный клястер, далее шел сонантный клястер, и опять консонантный. Тогда вместе со служебными суффиксами в слове получалось 3 консонантных клястера и 3 сонантных. В импульсном плане фонема рассматривалась как примитивное движение одного речевого органа. Это был предельный случай упрощения понятия фонемы, в результате которого был реализован полный запрет на многофокусность. Причем, даже все аффрикаты рассматривались как многофокусные, а, следовательно, были устранены из языка. Например, аффриката [c] интерпретировалась как многофокусный [ts] с s-подобным микродвижением. Стремясь к информационной оптимальности, он подчинял все ряды фонем отношению 3:1(1:3 если переставить их местами для удобства). То есть имелись наборы тернарных оппозиций, которые противостояли одной нейтральной во всех отношениях фонеме принадлежащая тому же классу фонем. Эта фонема нейтрализовывала все противопоставления в данном классе фонем и являлась суперфонемой. Тернарные оппозиции описывались как эквивалентные и градуальные оппозиции. Как в любом языке мира в индоевропейском должна быть одна эквивалентная оппозиция основанная на месте артикуляции в виде рядов: переднем(губном), среднем(дентальном), задним(велярном). Эта эквивалентная оппозиция есть в любом языке мира и исключение ее невозможно для человеческого языка. Но для индоевропейского языка она могла быть только тернарной и единственной. Других эквивалентных оппозиций, не связанных с артикуляционным (локальным) рядом, в индоевропейском не было. Градуальные оппозиции представлялись как два набора привативных оппозиций типа [-+ ++ +-], где первый символ описывает первую оппозицию, второй вторую. И нейтральную суперфонему, условно изображающуюся [--], при этом эта фонема только условно принадлежала тому же классу фонем, то есть имела только признак наличиствования принадлежности к этому классу фонем, и имела тенденцию вылетать или переходить в нормальные фонемы. Данные отношения будем обозначать [-+ ++ +- : --], при этом большими буквами, обозначающими признаки, будут записываться плюсы, а минусы маленькими. В языке вообще отсутствовали привативные оппозиций вне отношения к тернарным подобно описанным выше.

Имелось четыре класса фонем (согласные, сонорные, полугласные, гласные) которые описывались двумя соотношениями. Первое соотношение основывалось на способности быть вершиной слога и тогда описывалось как противопоставление согласных, не способных быть вершиной слога, и сонантов, способных быть вершиной слога, и записывалось в виде 1:3 [согласные : сонорные полугласные гласные]. Второе соотношение основывалось на способности быть шумным, то есть находиться на стыке слогов, и описывалось в виде 3:1 [согласные сонорные полугласные : гласные]. Дифференциальные признаки этих классов, в общем, можно было бы описать как наличие/отсутствие шума(N/n), смычки(O/o), взрыва(E/e), вершинности(A/a), преграды(B/b) [aNB :ANB ANb Anb], [NOE NOe Noe : noe] (где два средних ряда это собственно сонанты = сонорные+полугласные, здесь и далее под термином полугласные понимаются гласные способные быть согласными, полугласными). Но не все так просто. Внутри классов также выполнялось отношение 3:1. Причем нейтральный член оппозиции не имел некоторых признаков класса, то есть они в нем полностью нейтрализовывались и отсутствовали, однако он все равно входил в данный фонемный класс. Причина в том, что на самом деле для индоевропейского были важны другие характеристики фонем, и он оперировал другими противопоставлениями. Эти противопостовляния возникли не сразу, но именно они отличают индоевропейский от других языков ностратической группы. В более ранние времена (доиндоевропейские) была другая система противопоставлений и объединений, другое содержание понятия фонемы в доиндоевропейском. Для примера, первый слог в рус. гнездо́, укр. гнiздо́, ст.-слав. гнѣздо, болг. гнездо́, сербохорв. гниjѐздо, словен. gnė́zdo, чеш. hnízdo, слвц. hniezdo, польск. gniazdo, в.-луж. hnězdo, н.-луж. gnězdo с лит. lizdas, лат. ligzda при др.-инд. nīḍás, nīḍám "место отдыха, стоянка, сеть", арм. nist "положение, сидение", лат. nīdus, ирл. net, д.-в.-н., ср.-в.-н. nest не сводится при тождественности оставшихся частей. Однако, если допустить что вначале был велярно-назальный фон *ŋ, который отобразился во всех языках как сонант назального, то есть с точки зрения индоевропейского дентального, ряда n; в литовском как латеральный сонант l, c точки зрения индоевропейского относящийся к велярному ряду (конечно, условно), в латышком он дал призвук велярного ряда; а в славянском дал сочетания велярной согласной с назальным сонантом, такая эволюция показывает, что в славянском фон *ŋ рассматривался как многофокусный взрывной, и это было устранение многофокусности, то все сводится. Редкость той или иной фонемы или фона еще не показывает их полных отсутствий в системе. В принципе такой редкий фон может присутствовать (сохраниться) только в одном слове; данное же слово имеет весьма специфическое редкое значение, и его регулярное изменение необязательно из-за редкости употребления, или из-за единичности формы. Естественно при эволюции системы все недопустимые фонемы более раннего языка должны были перейти в допустимые или в нейтральные суперфонемы локальных рядов фонем, возможно с комбинацией. В частности более ранние аффрикаты могли нейтрализоваться в суперфонеме S или в комбинации (s-mobile)+взрывной.

 

Одной из трудно решаемых проблем являются индоевропейские «ларингалы». «Ларингалы», несомненно, были, но их качество и количество остается предметом дискуссий. Ясно, что в доиндоевропейском «ларингалов» было больше. Тогда если исходить из того, что любая недопустимая не задняя смычная фонема нейтрализовавалась в суперфонему S, любой недопустимый плавный в фонему r, то тогда любая недопустимая задняя фонема нейтрализовывалась в суперфонему H. Суперфонема S входит в согласный ряд, фонема r входит в ряд сонорных, то значит H входит в ряд сонантов-полугласных наряду с i/i̯, u/u̯, поскольку между согласными он выступал в гласном виде ничем не отличаясь поведением от этих полугласных в этой позиции. А также, например, ведийскими формами с так называемым растяжением CU̯->CUU̯- (правило Зиверса-Линдемана), (где С-согласный, U-слоговые и U̯-неслоговые полугласные одинакового качества) которое действовало только для полугласных сонантов (i,u,H), но не для сонорных - смычных сонантов. В ряду полугласных традиционно только две фонемы в гласной/согласной форме i/i̯, u/u̯. То есть он как бы ущербен, нет фонемы a. Но это не так. Туда входили два «ларингала». Первый, это третий член оппозиции в согласной форме реализовывавшийся как звонкий фарингальный согласный ʕ, в гласной как очень задний гласный ɑ. Эти два звука тождественны и различаются только согласностью и гласностью, то есть в индоевропейском рассматривались как полугласные (такое же состояние есть в симитских, где ларингал есть согласная форма a). Таким образом решается проблема отсутствия регулярного чередования звука [a] c другими гласными o, e в языке. Нечередующийся ɑ был не гласным, а полугласным, хотя чередующийся a в системе тоже видимо существовал, но был очень редок из-за того, что девять гласных ненейтрализованных фонем должны были укладываться в частотность e²~7,4/9, и практически отсутствовал в глагольных корнях. Примерами на чередующиеся a могут быть, гр. ном. ναῦς и ген. νεώς при Гомер, Геродот ном. νηῦς«корабль».

Второй, это нейтральная суперфонема H, реализовывался некоторыми «эмфатичискими» способами (предпологалось как глухой фарингал ħ, и любыми аллафонами суперфонемы, например, х/χ, что предполагается для хеттского [В.В. Иванов Хеттский язык. М.2001:87-93]), но вряд ли как полностью нейтральный гласный шва ə во всех позициях, поскольку наличие шва обычно сопровождается отсутствием гласных сонорных в системе. Тот факт что развитие «ларингалов» в индоевропейских языках ничем не отличается от развития сонантов подтверждает эту модель [ГИ1998 = Гамкрелидзе Т. В., Иванов Вяч. Вс. Индоевропейский язык и индоевропейцы: Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и протокультуры. 1998:165], в частности, они могли нести на себе индоевропейский тон, что возможно только для сонантов. Система «ларингалов» в языке была очень не устойчива, будучи некоторой промежуточной ступенью, от более раннего состояния до более позднего с суперфонемой H, она представляла из себя несколько фонов входившие в одну суперфонему H, поскольку слова не разделялись по смыслу от того какой из фонов h₁-h_? реализовывает суперфонему H. Только в греческом мы можем насчитать три реализации суперфонемы H. Два носили явно эмфатическую окраску, особого рода напряжение, что вызывало для одного палатализацию, для другого лабиализацию. Не обязательно возводить это состояние к индоевропейской эпохе. В греческом такая эмфаза сопровождала согласный r в начале слова как тяжелое придыхание, так и некоторые полугласные i̯ спорадически давали в греческом шумные dz>z. Поскольку, никаких данных об таком развитии в других языках нет, то можно это объяснять как воздействием субстрата, который, судя по генетическим данным (очень малое количество Y-гаплогрупп индоевропейских родов R1, при большом количестве малоазиатских гаплогрупп, в языках которых присутствовали эмфатические и ларингалы), был значительнейшим. Возможно объяснять такие данные как более раннее существование для суперфонемы H вырожденного ряда заднеязычных увулярных q̂/q/q̊ (возможно даже не взрывных) с окрасками (лабиальной, палатальной). Однако для принятия решения об раннем таком состоянии индоевропейских данных недостаточно, необходимо найти соответствия вне индоевропейских языков. Однако данное предположения наталкивается на возражения систематического порядка. Дело в том, что развитие окрашенных элементов тогда бы должно было подчиняться распределению сатем/кентум, и мы бы видели во всех языках возникновение окрашенных кратких гласных по кентум/сатем законам, однако кроме греческого нигде нет такого распределения, а греческие окраски не подчиняются данному распределению. Да и с типологической точки зрения превращение чистых согласных в гласные кажется невероятным. Но видимо некий аллофон q для Н всетаки существовал, на это указывают соответствия типа *qosti ~ *osti «кость». Поскольку неизвестна степень сочетаемости «ларингальных» фонем в контакте (однако известно что в одном корне два «ларингала» могли быть) можно предположить, что окраски могли возникнуть при сочетании двух «ларингалов» типа ʕħ, запрет на которые нельзя объяснить типологически, и/или «ларингала» c редуцированной гласной ǝ̆ возникшей из выпавшей гласной. Возможно также трактовать наличие окрасок как выпадение ранних гласных в контакте с H, при этом окраски гласных перешли на H, и окраски которого не было фонологически значимыми, но аллофоны которого сохранились в греческом (возможно как сверхкраткие гласные). Что вроде бы подтверждается примерами. Похожее мы наблюдаем в следующем примере, индоевропейское ğ̊n̥аH «жена» дало γυνή , дор. γυνά , но при правильном беот. βανά, первые два показывают, что в других диалектах было ğ_un̥а с призвуком u. Из этого можно сделать вывод, что в некоторых греческих диалектах старые призвуки сохранялись, или разрабатываются, в виде сверхкратких гласных при задних согласных.

В остальных языках все «ларингалы» совпали в один H=ɑ̯, при этом он во всех, кроме индоиранского и хеттского, перешел в краткий ă; в индоиранском закрылся в ɯ (но не рядом с i), того же ряда что и ɑ, и далее в ɨ, при этом длительность не всегда определима, от длинной ступени до нулевой ступени в зависимости от диалекта; в хеттском дало ḫ (что можно объяснять хаттским и хурритским субстратом, которого было абсолютное большинство и в языке которого были ларингалы) который также мог колебаться от длинной ступени до нулевой ступени. Возможно, что колебания длительностей связанно с более ранним качеством «ларингалов», однако если в хеттском еще можно увидеть некоторые сходства с греческими окрасками, однако не всегда, поскольку греческий сам развивал протетические гласные любого качества вначале слова, то в индоиранском это тяжело. Надо еще учесть, что анатолийские были расположены в одном ареале с греческим, плюс к тому же неизвестно ни как анатолийские пришли в Анатолию, ни как пришли греческие диалекты в Грецию. А индоиранский входил в одну диалектную область с греческим.

Во внутренних слогах в южных языках (греческий, латинский, кельтский) «ларингал» переходил в ɑ, то есть вокализовался. В северных языках (славянский, балтийский, германский) «ларингал» в неначальных слогах переходил в H, и вел себя как согласный, с позднейшим продлением неслоговых сонантов стоявших перед ним в славянском и балтийском.

В хеттском же длительность «ларингалов» как известно вторична. Она возникает в интервокальной позиции после гласной a, в то время как после других гласных (кроме u?) она не возникает. Причем ее дистрибуция в точности совпадает с дистрибуцией других ненейтральных сонорных, то есть a(ḫḫ, ll, nn, mm)V, но e(ḫ, l, n, m)V. (В конечной позиции хеттские «ларингалы» -ḫḫ просто исчезали, что привело к исчезновению женского рода и двойственного числа.) При этом r не редуплицыруется в интервокальной позиции (так как он сам долгий). Конечно, сдвоенные согласные могут возникать из заместительной длины (примеры, *-tn->-nn-, sūnii̯a-: sunna- «наполнять»), как и в других языках. Собственно, с диахронной точки зрения именно так произошли геминированные сонорные, *o/e+ɑ̯+(l, n, m)+V > a(ll, nn, mm)V, с дальнейшим обобщением закона на сонанты после *o>a. Иначе говоря, в хеттском, по крайней мере в интервокальной позиции, он входил в ряд сонорных сонантов, а r не входил в него в этой позиции. В греческом мы также видим особенность r, когда он стоит в начальной позиции он приобретает тяжелое придыхание, то есть в некотором смысле «ларингализуется». Вообще говоря, только анатолийские сохранили «ларингал», но только частично, их дистрибуция не всегда продолжает индоевропейское распределение «ларингалов», во многих формах он пал бесследно. Хеттский «ларингал» видимо был увулярным щелевым (плавным) (как утверждает аккадская письменность из которого было заимствованно его обозначение), и видимо во многих позициях совершенно фрикативным звуком, или даже взрывным, как в позднем ликийском языке, где он пишется как фрикативный глухой или взрывной звонкий. В некотором смысле хеттский язык не только доказал что «ларингалы» были, но и запутал их распределение окрасок восстанавливаемого на основе (только!) греческого языка.

На вторичный характер по крайней мере многих окрасок могут указывать следующие примеры сопоставления греческого и хеттского: *d̮l̥Hg̑ós «длинный»  др.-греч. δολιχός, хеттск. daluga- "длинный",  на «ларингал» здесь указывает долгий сонант в др.-инд. dīrghás, авест. darǝɣa-, др.-перс. darga- и акцент на корне при окситоническом тоне (т.е. на окончании) в балтийской и славянской парадигме рус. до́лгий, до́лог, долга́, до́лго, укр. до́вгий, блр. до́ўгi, ст.-слав. длъгъ μακρός (Супр.), сербохорв. ду̏г, словен. dȏɫg, ж. dóɫga, чеш. dlouhý, слвц. dlhý, польск. dɫugi, в.-луж. doɫhi, н.-луж. диал. dɫugi "длинный, долгий", лит. ìlgas, лтш. il̃gs "длинный, долгий", определяемой законом Хирта (ударение смещалось на предударный слог, содержащий не чередующуюся по аблауту гласную или слоговый сонорный звук, если за гласным предударного слога непосредственно следовал неслоговый «ларингал», то есть «ларингал» перетягивал на себя ударение). *pl̥Hnós «полный» греч. πλήρης "полный", хеттск. palhi- wide при иного качества долготе в др.-инд. pūrṇás, авест. рǝrǝnа-, и таком же акценте в рус. по́лный, по́лон, по́лно, полна́, укр. по́вний, блр. по́вны, др.-русск. пълнъ, испълнь -- то же, ст.-слав. плънъ, исплънь γέμων, πλήρης (Супр.), болг. пъ́лен, сербохорв. пу̏н, пу̏на, пу̏но, словен. ро̑ln, чеш., слвц. plný, польск. реɫnу, в.-луж. роɫnу, н.-луж. рóɫnу, полаб. påunë; лит. pìlnas "nолный", др.-прусск. pilnan, вин. ед., лтш. pil̃ns, гот. fulls "полный", др.-ирл. lán "полный", др. ступень вокализма: др.-инд. рrāṇаs -- то же, лат. plēnus, греч. πίμπλημι "наполняю", лат. plēre "наполнять". Что может указывать на то, что окраски «ларингалов» в греческом и хеттском могут иметь тоже происхождение, что и окраски сонорных в балтийском, славянском и плавных в ведическом, которые также загадочны.

Из хеттской системы и из системных соображений связанных с общей теорией индоевропейских окрасок (см. ниже) видно, что это гласные окрашивали «ларингалы», а не наоборот. В теориях со многими «ларингалами» постулируется, что ларингалы сочетались только с гласной e и не сочетались между собой. Такой запрет на сочетаемость не объясним ни с типологической точки зрения ни с индоевропейской точки зрения. Ни какие другие звуки в индоевропейском так себя не ведут. Поэтому, из вышеназванных соображений восстанавливается следующая система: два «ларингала» могли сочетаться с любой гласной (o,e,a). Стоя после гласной они удлиняли их после падения «ларингалов» (причем H не менял окраску у гласных, ɑ̯ окрашивал e в a̅), стоя перед гласными они сохраняли их в греческом с выпадением «ларингалов», а в других языках гласные выпадали. Могли быть сочетания «ларингалов» типа (HH,ɑ̯ɑ̯,Hɑ̯,ɑ̯H,…), которые и давали ту сложность в распределении «ларингалов» по языкам (так что их восстанавливают и до 8 штук, однако все это аллофоны одного, максимум двух фонем, так как в и.-е. нет слов различающихся формами «ларингалов»). Такое распределение восстанавливается из предполагаемых заимствований в уральский язык, или их общего происхождения. И тогда греческие окраски являются следствием аблаута (чередования гласных), возможно, возникшие во многом на греческой почве.

 

Исследования предполагаемых заимствований в уральские языки [], показывают что «ларингалы» там отражались в звуки š и x/k (в протофинском фрикативные (x) переходили во взрывные (k) из за отсутствия фрикативных в системе, как в германских заимствованиях ср. Finnish kansa 'people' ← PGmc *xansā 'company, troupe, party, crowd' (ср. German Hansa ), Finnish kärsiä 'suffer, endure' ← PGmc *xarđia - 'endure' (ср. E. hard ), Finnish pyrkiä ← PGmc. *wurk(i)ja - 'work, work for' и др.).

Индоевропейские заимствования в протофинском с фрикативным *š: Finnish rohto 'medical plant, green herb' ← PreFi *rošto <= PreG *groH-tu- > Gmc. *grōþu 'green growth' > Swedish grodd 'germ (shoot)'; Old Finnish inhi-(m-inen) 'human being' ← PreFi *inše- 'descendant' <= PIE *ǵnH - (i)e/o- > Sanskrit jā́- 'born, offspring, descendant', Gmc. *kunja- 'generation, lineage, kin'; фин. puhdas 'чистый' < прафин *puštas < и.-е.*puHtos > др.-инд. pūtas; удм. puž 'сито', pužni̮ 'просеивать' < фин.-перм. *pewšne- < и.-е. *peu̯H-eno- > др.-инд. pavana; фин. pohto 'просеивать зерно' < приб.-фин.*po(w)š(-to) < и.-е. *peu̯H- 'чистить'> др.-инд. pavayati.

и со взрывным *k: Finnish kesä 'summer' ← PFU *kesä <= PIE *Hes-en- ( *Hos-en-/-er- ) > Balto-Slavic *eseni- 'autumn', Gothic asans 'summer'; Finnish kaski 'burnt-over clearing' ← PreFi *kaske / *kaśke <= PIE/PreG *[Ha(H1 )zg- ] = */ He(H )sg- / > Gmc. *askōn 'ashes'; Finnish koke- 'to perceive, sense' ← PreFi *koke- <= PIE *Hokw-ie/o > Greek opsomai 'look, observe' (cognate to Lat. oculus 'eye'); Finnish kulke- 'to go, walk, wander' ~ Hungarian halad- 'to go, walk, proceed' < PFU *kulke- <= PIE *k̮̊elH-e/o- > Greek pelomai '(originally) to be moving', Sanskrit cárati 'goes, walks, wanders (about)', cognate Lat. colere 'to till, cultivate, inhabit'; Finnish teke - 'do, make' ~ Hungarian tëv-, të-, tesz- 'to do, make, put, place' ← PFU *teke- <= PIE *d̯eH > Greek títhēmi , Sanskrit dádhāti 'put, place', but 'do, make' in the western IE languages, eg the Germanic forms do , German tun , etc., and Latin faciō.

Как видно, а-окрашенный и е-окрашенный «ларингалы» при отображении их в не взрывные протоуральские согласные (то есть в инлауте), четко разделяются на x и š, в то время как о-окрашенный «ларингалы» попадает в оба эти ряды, не представляя из себя самостоятельной сущности. Все это говорит о том, что данный «е-окрашанный ларингал» был звук между š и x, такой звук есть в диалектах шведского языка, он обозначается ɧ и определяется как глухой палато-велярный фрикативный (веляросибилянт/сибилянтовеляр). Шведский ɧ факультативно слегка лабиализован (совсем нейтральный). То есть в системе согласных он занимает место полностью нейтрального гласного ǝ. Как показывает развитие сверхкраткого гласного ǝ̆, получаемого после выпадения гласного между согласными, он был слегка лабиализован ǝ̆˚ (совсем нейтральный звук), так как давал о. Следовательно, в комбинации ɧǝ̆˚ он давал при выпадении окраску о и краткий звук, поскольку состоял из двух сверхкратких слегка лабиализованных звуков, так в греческом, но в остальных языках это проявлялось только при окрашивании предшествующих гласных (не хватило лабиализованности?). В остальных случаях он не был лабиализован, и не окрашивал соседние гласные. Этот ɧ и будем считать основным аллофоном по крайней мере для времен контакта с протоуральцами, это не исключает возможность более ранних аллофонов как x/χ/ħ/h, и для ɑ̯=ɣ/ʁ/ʕ/ɦ (однако вряд ли как глоттальные взрывные, поскольку таких не сохранилось ни в одном и.-е. языке, и не восстановилось, поскольку языки обычно имеют привычку повторять законы/фонетическую систему предыдущего периода). И так основные отображения в современную ларингальную теорию такие: в согласном виде h₁=ɧ, h₂=ɑ̯; в гласном виде h₁=ǝ, h₂=ɑ; h₃=ɧǝ̆˚/ǝ̆˚ɧ/ɑ̯ǝ̆˚/ǝ̆˚ɑ̯ (в хеттском он отсутствует по упрощению комбинаций; в славянском они дают разные аблаутно-акцентные парадигмы; в германском *-Vɑ̯RV>*-VRRV, но *-VɧRV>*-V̅RV; в кельто-италийских *-Vɑ̯-tU>*-V-tU, но *-Vɧ-tU>*-V̅-tU.). Данная реконструкция позволяет разобраться с тем, почему они исчезли, это произошло из-за того, что ɧ есть коартикуляционный звук, его нейтральность достигается засчёт движения нескольких органов речи (в этом смысле он был похож на r), что было запрещено в индоевропейском. Пока он воспринимался как нечто чисто нейтральный, это было возможно, но потом коартикуляционное разложение дало о себе знать и он пал, то есть упростился. ɑ же просто занял место рецессивной фонемы a.

«Ларингалы» влияли на акцент. Видимо, ɑ̯ и H могли давать разные балтославянские акцентные парадигмы; во всех языках они могли взаимозаменяться. В славянском, в общем случае, неслоговые ɧ давали интонацию акута/фиксированного ударения, ɑ̯ давали интонацию циркумфлекса/нового акута/подвижного ударения (как и другие полугласные). Что хорошо видно по сербохорватскому и русскому языках. Влияние «ларингалов» на акценты и абалаутно-акцентные парадигмы тесно связанны с морфологией и требуют отдельных рассмотрений.

 

Гласные отличались от полугласных большей открытостью, поскольку полугласные занимали наиболее крайние точки и были более закрытыми, что сближало их с согласными. Гласные участвовали в морфологических чередованиях, чередуя качество и долготу. Дифтонгов в индоевропейском не было, все сочетания гласной и сонанта рассматривались как сочетания двух фонем. В последствии, такие сочетания становятся дифтонгами в отдельных языках. Для ряда гласных ǝ̆˚(редуцированный, с легкой лабиализацией поскольку отражался в o)/0(отсутствие гласной, допустимое, однако, не во всех позициях, в том числе между двумя взрывными), был нейтральной фонемой.

 

Итак, вот таблица основных рядов фонем

 

 

Основной характеристикой согласных и гласных было не наличие или отсутствие шума или смычки, а противопоставление компактности и диффузности. Компактность характеризуется в большей концентрации энергии и качества в относительно узкой части времени произнесения звука. Диффузность - как большей концентрации энергии и качества звука на краю времени произнесения звука, чем в серединной области. Компактность определяет способность звука принимать качество соседнего звука, диффузность отдавать качество звука соседнему звуку. [Эти определения отличаются от принятых в акустической классификации.] Диффузность может быть как слева, так и справа. Если диффузность слева, то это определяет регрессивную ассимиляцию.  Справа прогрессивную ассимиляцию, соответственно. Индоевропейский знал диффузность только слева, то есть регрессивную ассимиляцию. Все согласные были только компактными и недиффузными. Если же в системе была ранее некая некомпактная фонема, то она нейтрализовывалась в суперфонему S, которая и определялась как нейтрализующая некомпактность. Суперфонема S, единственный сибилянт в системе, могла звучать как угодно, как s/ś/š/š̊/z и так далее в зависимости от соседних звуков, истории, местности или даже человека. В хеттском она везде отобразилась в š, в сатемных диалектах в š по правилам «руки». Все доиндоевропейские фрикативные и аффрикаты считались некомпактными, поскольку их энергия была размазана по всему согласному, и они не могли принимать качество диффузных. Все они нейтрализовались в S. А аффрикаты вначале слова в (s-mobile)+взрывной, что показывает, что это была не просто дизаффрикация, а именно замена на допустимую компактную фонему при сохранении смычности с возможностью принимать качество диффузных. Сонанты определялись как компактируемые, то есть способные становиться компактными в зависимости от позиции. Гласные всегда были диффузными и некомпактными в безударной позиции. Это и было их главное качество. В языке было «динамическое» ударение. Ударность определялась не только силой, но и компактностью. Ударные были компактными, безударные некомпактными. Если гласный в форме слова не мог быть компактным, то он нейтрализовывался в единственную некомпактируемую гласную фонему 0/ǝ̆, то есть вылетал. Способность быть компактом и была основой чередования ступеней гласных. Возникновение аблаута был связан с процессом диффузии. Ударный гласный был компактом, безударный диффузным. При этом диффузный гласный вылетал, компактный же перенимал на себя его качество. Примером полностью повторяющий этот процесс является русский язык. В нем ударный гласный e принимал качество стоящего в следующем слоге лабиального гласного становясь o (отмечается специфической лабиальной формой ударения ё, двоеточие обычно опускается, как и любое русское ударение), при этом редуцированный лабиальный гласный вылетал. Другие гласные не подвергались такому процессу, что показывает сходство этого процесса с и.-е. процессом по причине и результату. Германский умлаут имеет туже природу, но в нем подвергались этому процессу все гласные. Поэтому германский умлаут можно связать с регрессивным сингармонизмом. Однако при сингармонизме не происходит вылета диффузных, поскольку нет силового ударения. Обычный (прогрессивный) сингармонизм возникает, если диффузность справа. В прибалтийско-финских языках обычна прогрессивная ассимиляция и полностью отсутствует силовое ударение. Необходимо указать, что германский с его умлаутом и прибалтийско-финский с его сингармонизмом в древности соприкасались в Скандинавии и поэтому этот процесс можно связать с ареальным союзом, или общим субстратом (древневропейской Y-гаплогруппой I1), или как воздействие одного языка на другой, в обеих популяциях большой процент общих Y-гаплогрупп. Тон также существовал, по крайней мере, в позднее европейском, и после исчезновения динамического ударения, он стал основной формой акцента.

Все классы фонем можно описать только двумя дифференциальными признаками: компактные(C/c), диффузные(D/d) [сонорные согласные полугласные гласные] = [cd Cd CD cD]. Соотношения 3:1 и 1:3, установленные выше, можно записать, если заменить один признак на его отрицание. Гласность определялся как наличие диффузного или некомпактного дифференциального признака [c̅d : C̅d C̅D c̅D], согласность как наличие компактного или недиффузного дифференциального признака [cD̅ CD̅ Cd̅ : cd̅]. Данное соотношение было в германском и индоиранском и в славянском, где полугласные являются и диффузными и компактными, и сыграл свою роль в образовании германского умлаута и монодифтонгизации дифтонгов. В остальных языках [CD] и [cd] стали рассматриваться как нейтральные, где признаки компактность/диффузность были нейтрализованы. В интерсогласной позиции сонорные [cd],будучи гласными, обзаводились диффузным компонентом в форме некоторой гласной некоторого качества. Если этот процесс в кентумных диалектах был довольно регулярным и ранним, то в сатемных он был довольно не регулярным или поздним. Причины появления того или иного качества дополнительной гласной в славянском и балтийском (а также в ведическом глаголе) неизвестны, но их важность для индоевропейской системы не менее важна чем греческие окрасоки. Можно предположить, что окраска сонантов родственна окраске «ларингального» сонанта в греческом или процесс протекал в два этапа, в раннее время он давал одно качество гласной, в более позднее другое. Если посмотреть на эти окраски внимательнее, то видно что, они не состовляли фонологического статуса (то есть слова не разделялись по ним) ни в балтийском, ни в славянском, ни в ведическом, ни в греческом. Отсюда можно предположить, что они остались как фонетические сущности от более раннего времени и имеют одинаковую природу заключающиюся в том что каждый согласный мог иметь фонетическую окраску, а не только гуттуральные которые несли на себе фонологическую окрасу.

 

Компактность согласных неизбежно должна была привести к процессу перетягивания на себя качеств гласных и нейтрализации гласных в одной гиперфонеме, для индоевропейского эта гиперфонема имела качество гласной e. Следовательно, должны были образоваться как минимум три подряда смычных согласных: палатализованные (имеющие и-окраску), нейтральные (не имеющие окраску), лабиализованные (имеющие о-окраску)[примеры на ḱ̮k̮k̮̊ǵgg̊g̑́g̑g̑̊,ГИ1998:85-98]. Тернарная оппозиция по окраске относилась к эквивалентной оппозиции образованной местом артикуляции рядов и поэтому относилась к единственному разрешенному типу эквивалентных оппозиций в индоевропейском. Большее количество подрядов, если они возникали в раннее время (эмфатические, то есть имеющие а-окраску, веляризованные, то есть имеющие ы-окраску, и комбинированные), должны были перейти в эти три ряда по причине информационной плотности. Палатализованость (и-образность) заключалась в подъёме средней части языка к твёрдому нёбу, происходящий одновременно с основной артикуляцией согласного, в результате чего появлялся дополнительный тембр согласной. И отличалось от палатальности (й-образности) тем, что в последней был дополнительный шум после согласной вызванный дополнительным движением органов речи. Тоже касается и лабиализованных (о-образных), у которых дополнительный тембр определялся округлением губ. Притом, что лабиальные (w-образные) отличались от них по шуму и артикуляции дополнительной w-образной артикуляцией. Палатальные C^j и лабиальные C^w были многофокусными, а значит, были запрещены в индоевропейском. В то время как палатализованные Ć и лабиализованные C̊ не сопровождались дополнительными артикуляциями, а просто меняли форму резонатора, поэтому небыли многофокусными. В индоевропейском мы находим три подряда смычных с коррелированных по окраске преимущественно в велярном смычном ряду («палатальновелярные»~«палатальные» и «лабиальновелярные» ~«лабиовелярные»). Но не приходится сомневаться, что в древности их было больше. Причина господства окрашенных велярных не только в том, что это самый стабильный ряд (из-за того, что он самый компактный), а остальные исчезли, но и в том, что оптимальная информационная плотность для трех рядов с тремя классами признаков есть e^e=15. Так как ряд велярных с окрасками имеет тогда 9 фонем, то на остальные ряды остается 5 фонем. Общее развитие запрещенных согласных фонем в индоевропейском должно было давать три возможности. 1. Нейтрализацию в суперфонеме S. 2. Потерю некоторых дополнительных дифференциальных признаков и переход в нормальный ряд. 3. Комбинацию этих возможностей вначале слова как (s-mobile)+глухой взрывной. Вот некоторые примеры на эти «рецессивные» фонемы, формы с которыми обычно возводят к сложным аналогическим процессам или оставляют непонятными.

и.-е. b̮́ -~ слав. с’- ~ др.-инд. p- ~ авест. sp- ~ арм. pʻ- ~лат. 0- ~ др.-ирл. s- ~ греч. σπ- ~ лит. b-. Ср. рус. селезёнка, укр. селезíнка, сербск.-цслав. слѣзена σπλήν, болг. сле́зен м., сле́зенка, сле́зка (Младенов 590), сербохорв. слезѝна, словен. slẹzẹ̑n ж., slẹzẹ̑na, чеш., слвц. slezina, польск. sleziona, в.-луж., н.-луж. sɫоzуnа; др.-инд. plīhán- м. "селезенка", авест. spǝrǝzan-, арм. pʻaycałn, лат. lien, др.-ирл. selg, греч. σπλήν (*σπληγχ), род. п. σπληνός "селезенка", σπλάγχνα ср. р. мн. "внутренности", лит. blužnìs, др.-прусск. blusne; [Педерсен, Kelt. Gr. I, 176, 188; Маt. i Рr. I, 171; Траутман, ВSW 256; Шарпантье, МО 6, 122 и сл.; Мейе, Ét. 169 и сл.; Шпехт 77]. Восстанавливаемая и.-е. форма * b̮́lH̥?g̑́n- ни чем не мотивированна, имеет весьма специфическое значение, и поэтому вряд ли менялась.

и.-е. d̮́ -~ слав. й- ~ др.-инд. j- ~ авест. h- ~ др.-лат. d- ~ лат. l- ~ гот. t- ~ тохар. А k(<*t?)- ~ лит. l-. Ср. рус. язы́к, диал. лязы́к "язык", новгор., белозерск., укр. язи́к, блр. язы́к, др.-русск. ıазыкъ, ст.-слав. ѩзыкъ γλώσσα, ἔθνος (Остром., Клоц., Супр.), болг. ези́к, сербохорв. jѐзик, род. п. мн. jе̏зи̑ка̑, диал. jа̀зик, словен. jézik, чеш., слвц. jazyk, польск. język, в.-луж. jazyk, н.-луж. jězyk, полаб. jǫzek; др.-прусск. insuwis "язык", лит. liežùvis, др.-лат. dingua, лат. linguа, гот. tuggô "язык", д.-в.-н. zunga, тохар. А käntu "язык", [И. Шмидт, Kritik 77; Бецценбергер, GGA, 1896, 951 и сл.; ВВ 3, 135; Мейе, Ét. 335; Бернекер I, 270; Траутман, ВSW 104; Арr. Sprd. 347; Шпехт, KZ 62, 255]; др.-инд. jihvā́ "язык", juhū́ (ж.) -- то же, авест. hizvā, hizū- -- то же; [Уленбек, Aind. Wb. 101; Вальде--Гофм. I, 806 сл.]. и.-е . форму * d̮̂n̥t̮g̑̂uH- можно этимологизировать как два компонента, первый *id̮ont̮- "зуб"<*ed̮ "едящий", ср. рус. десна́, укр. я́сни мн., др.-русск. дясна (XIV -- XV вв., Соболевский, Лекции 82), сербск.-цслав. десна, сербохорв. де̑сна ж., де̑сни "десны, челюсть", словен. dlésna [болг. диал. де́сни; см. Стоиков, БЕ 5, 1955, стр. 11. -- Т.], чеш. dáseň ж., слвц. d'asno ср. р., польск. dziąsɫo, стар. и диал. dziąsna, в.-луж. dźasna ср. р. мн. "нёбо", н.-луж. źesna ср. р. мн., полаб. d'ǫsna, jǫsna; лит. dantìs, др.-прусск. dantis, др.-инд. dan м., вин. dántam, авест. dantan-, лат. dens, род. п. dentis, гот. tunþus, ирл. dét, кимр. dant, греч. ὀδούς, род. п. ὀδόντος, эол. ἔδοντες. Ср. рус. есть, укр. ḯсти, блр. есць, ст.-слав. ѧсти, болг. ям, сербохорв. jе̏сти, словен. jė́sti, чеш. jísti, слвц. jest', польск. jeść, в.-луж., н.-луж. jěsć; лит. ė́du, ė́sti "есть (о животных, скоте)", лтш. ę̄du, êst, др.-прусск. īst "есть", др.-инд. ádmi, átti "есть", арм. utem "ем" (из и.-е. *ōd-; см. Бартоломэ, IF 3, 15), греч. ἔδω, ἔσθίω, ἔσθω, лат. edō, ēdī, гот. itan, прош. at, 1 л. мн. ч. ētum, д.-в.-н. еʒʒan "есть"; [см. Бернекер 1, 273 и сл.; Траутман, BSW 66; Бругман, Grdr. 2, 3, 96; М. -- Э. I, 577]. Второй, g̑́u- "говорить, звучать", ср. рус. звать, укр. зва́ти, зову́, блр. зваць, ст.-слав. зъвати, зовѫ καλεῖν, κράζειν (Супр.), болг. зова́ "зову, называю", сербохорв. зва̏ти, зо̀ве̑м, словен. zváti, zóvem, др.-чеш. zváti, zovu, чеш. zváti, zvu, слвц. zvаt᾽, zvem, польск. zwać, zowę; лит. žavė́ti "околдовать, зачаровать", лтш. zavêt "заговаривать, чаровать", др.-инд. hávatē "зовет", авест. zavaiti "зовет, кличет", арм. jaunem "посвящаю", возм., греч. καυχᾶσθαι "хвастать", ирл. guth "голос"; ср. особенно ст.-слав. зъватъ, супин: др.-инд. hvā́tum, ст.-слав. зъватель "тот, кто зовет"; др.-инд. hvātar-, авест. zbātar-, ст.-слав. зъванъ : др.-инд. huvānas; с др. ступенью чередования: др.-инд. hūtás "приглашенный": [см. Остхоф, ВВ 24, 177; Траутман, ВSW 367; М.--Э. 4, 693; Зубатый, AfslPh 16, 421; LF 28, 28; Уленбек, Aind. Wb. 358 и сл.; Мейе--Вайан 507; Френкель, ВSрr. 111 и сл.; ZfslPh 20, 320.]; рус. звук, русск.-цслав. звукъ ἦχος, чеш., слвц. zvuk, в.-луж., н.-луж. zuk из *zvǫkъ; с другой ступенью чередования *zvęk- в рус. звя́кать, сербск.-цслав. звѧкъ ἠχος, φωνή, сербохорв. зве̑к, род. зве̏ка "звон", польск. dźwięk "звук" (со звукоподражательным dz); рус. звон, укр. звiн, дзвiн, род. п. дзво́на, блр. звон, ст.-слав. звонъ ἦχος (Супр.), болг. звъне́ц, сербохорв. зво̏но "колокол", словен. zvȏn, чеш., слвц. zvon "колокол", польск. dzwon "колокол", в.-луж., н.-луж. zvon; алб.-тоск. zёh "голос", гег. za<h (из и.-е. *ǵhvonos), арм. jain. Значение «звучащий между зубов» точно передает сущность языка как органа, начальный e вначале редуцировался до призвука i, потом вылетел, но перед стечением согласных палатализовал дентальный.

и.-е. t̮́ ~ хет. s- ~ лув. t- ~ гер. s-. Ср. хет. šakuu̯a "глаза", tau̯i- "глаз"; O.E. seon, O.S., O.H.G. sehan, M.H.G., Ger. sehen, O.Fris. sia, M.Du. sien, O.N. sja, Goth. saihwan. хет. ḫu̯išu̯atar, лув. ḫu̯it-u̯alaḫi "жизнь.

Примеры на возможные отображения t̮̊,d̯̊ смотрите в [ГИ1998,c.133].

Пример на возможное отображение d̮̊>s(u) заключается в объединении слова «сестра» со словами «дочь», «де́ва», ср. рус. сестра́, укр. сестра́, блр. сестра́, др.-русск., ст.-слав. сестра ἀδελφή (Остром., Супр.), болг. сестра́, сербохорв. сѐстра, зв. се̏стро, словен. séstra, чеш., слвц. sestra, польск. siostra, в.-луж. sotra, н.-луж. sоtšа, полаб. sestra; лит. sesuõ, род. п. seser̃s, диал. sesė̃, др.-прусск. swestro, др.-инд. svásar-, авест. ẋvaŋhar-, арм. kΏоir, род. п. kΏеṙ (*svesōr, род. п. *svesrós), гот. swistar, лат. soror, др.-ирл. siur, греч. ἔορ ̇ θυγάτηρ, ἀνεψιός (Гесихий), тохар. ṣаr (из *ṣäṣar); ср. рус. дочь, др.-русск. дочи (из *дъчи), позднее дочь, с XV -- XVI вв. (ср. Шахматов, AfslPh 7, 65 и сл.), с.-в.-р. до́чи́ им. п. ед. ч., укр. доч, род. п. до́чери [дочка́], ст.-слав. дъшти, род. п. дъштере, болг. дъщеря́, сербохорв. kħи̑, род. kħе̏pи, словен. hčȋ род. п. hčêre, др.-чеш. dci, чеш. dcera, слвц. dcéra, польск. cora, córka; лит. duktė̃, род. п. dukter̃s "дочь", dūkrà (*duktrā), podukrà, podukrė "падчерица", др.-прусск. duckti "дочь", po-ducre "падчерица", др.-инд. duhitā́, авест. dugǝdar-, арм. dustr, греч. θυγάτηρ, гот. daúhtar, нов.-в.-н. Tochter, тохар. А ckācar, В tkācer; рус. де́ва, укр. дíвка, блр. дзе́ва, ст.-слав. дѣва, παρθένος (Клоц., Супр.), болг. де́ва, сербохорв. дjе̏ва, словен. dė́va, чеш. děvice, польск. dziewa, в.-луж. dźowka "дочь", н.-луж. źowka -- то же; греч. θῆλυς "женский", лат. fēmina "женщина"; восстанавливаемый как *d̮̊e-t̯or при *d̮ug̑H-t̮er и *d̮eu̯-.

 

Вообще говоря, мягкие переднеязычные согласные проще всего аффрикативизируются [КК2001:167], поэтому еще в индоевропейском должны были подвергаться аффрикатизации, но если в системе есть запрет на многофокусные, то мягкость таких согласных должна была пасть в частотных случаях, либо эти слова должны были запретится или спирантизоваться.

Давно известно, что индоевропейские языки делятся на два главных диалектных континуума, так называемые сатемные и кентумные языки. Это разделение очень древнее и более того исходное. Возникновение сатемных языков связанно с продолжением индоевропейских традиций. Группа сатем характеризуется падением лабиализованных согласных и переходом палатализованных в сибилянты. Причина такого развития в продолжении индоевропейских традиций. При перетягивании на себя компактными согласными качества соседнего лабиального гласного должен развиваться лабиализованный согласный C̊. Но в и.-е. системе такие фонемы уже были. Поэтому, теоретически, фонемы C̊ должны были бы приобрести шум и перейти в лабиальные фонемы C^w. Однако в и.-е. языке это было запрещено, поскольку лабиальные рассматривались как многофокусные. И развитие лабиализованных в лабиальные не происходило из-за запрета на многофокусность. Следовательно, старые лабиализованные фонемы C̊ совпали с новыми лабиализованными аллофонами в C̊. Не лабиализованные аллофоны согласных имели веляризованный (ы-образный) характер, что характерно для языков, в которых есть палатализованные согласные. Но акустически лабиализованные (о-образные) и веляризованные (ы-образные) почти не различимы на слух при соседстве с гласными того же качества. Фактически лабиализованные и веляризованные совпали в один ряд по фонетическим причинам. Фонематическая значимость лабиализации была потеряна. Аналогичный процесс происходил в истории русского языка, где в результате падения редуцированных гласных, твердые согласные лабиализовывались. «Еще в доисторическое время в языке восточных и отчасти других славян возникло лабиализованное произношение твердых согласных звуков… Стали произносить : л'эд˚ъ, с'эл˚о, н'эс˚у и пр… В некоторых севернорусских говорах такое произношение твердых согласных сохранилось до недавнего времени»[П.Я.Черных. Историческая грамматика русского языка. М.,1952:84]. Однако ни для каких славянских диалектов лабиализация не фонологизировалась, и исчезла, слившись с твердыми, так же мы видим, что фонетически лабиализованность может держаться очень долго. Аналогичный процесс происходил и с палатализованными, однако он дал другие результаты. При перетягивании на себя компактными согласными качества соседнего переднего гласного должен развиваться палатализованный согласный Ć. Но в и.-е. системе палатализованные Ć фонемы уже были. Что привело к тому, что эти старые фонемы перешли в палатальные Ĉ, то есть обзавелись некоторым шумом, призвуком после согласной. Однако этот шум не сопровождался никакой дополнительной артикуляцией и не рассматривался как многофокусный. Как известно палатальные являются такими же неразложимыми фонемами, как и обычные взрывные. Что является просто следствием того, что они появляются в результате просто другого движения языка и местом контакта языка и неба. В дальнейшем развиваются обычные призвуки j/s/ś/š после согласного. Причем вид призвуков, свистящий или шипящий, не имеет значения, так как сибилянты еще не разделены по этой оппозиции. После чего они позже стандартно развиваются в палатальные согласные типа T^j/s/ś/š, с сибилянтными призвуками которые, однако не возможно трактовать как дополнительную артикуляцию. Тенденция палатализации компактов остается в сатемных языках и далее. Вообще если в истории языков возникает некоторое тенденция, то она обычно сохраняется очень долго, даже если нет возможности ее применения в какой-то момент. Для примера в русском идет уже четвертая палатализация, после сатемизации. Естественно каждая палатализация дает несколько разные результаты. Для индоевропейского k получились славянские ч, ц, ц в разных позициях в результате трех палатализаций, и русский мягкий(=палатальный) ḱ. Некоторые отклонения от ожидаемых сатемных рефлексов в отдельных языках объясняется как существование в индоевропейском дублетных форм с палатализованными и велярными согласными, например ср. и.-е. kāmen-, akmen-, aḱmen- «камень», русск. камень, лит. akmuõ «камень», лит. ašmuõ «острие, лезвие, лезвие ножа», др.-греч. ἄκμων «наковальня», санскр. ác̨mā «камень, скала». Другие формы в славянском полностью покрываются законом Мейе (праиндоевропейские палатальные согласные не переходили в сибилянт в том случае, если в корне есть s, исключения составляют корни, где s переходило в х по закону «руки», и корни с комбинацией Ḱs), однако в балтийском он не выполняется, и балтийские формы остаются не разъясненными. Интересно развитие сатемизации в лувийском языке, этот язык был сатемным, но входил в диалектный континиум с кентумным хеттским, поэтому он приобрел много кентумных форм, и вместо совпадения велярных и лабиализованных в один ряд, некоторое время видимо сохранял последний, а потом лабиализованные в нем исчезли, перейдя глухие в 0, звонкие в 0/u̯-;, что видимо было влиянием хеттского. По современным данным лувийский и хеттский настолько разные языки, что их надо разносить в разные семьи языков [В.В. Иванов Хеттский язык. М.2001:231-237]. (Сатемные языки связываются, прежде всего, с носителями индоевропейской Y-гаплогруппы R1a, которая массово преобладала у носителей сатемных диалектов.)

 

В зоне кентум никакого запрета на многофокусность не было, но был запрет на палатальные. То есть здесь в большей части лабиализованные фонемы C̊ нормально развивались в лабиальные фонемы C^w. После чего они развивались в сочетание фонем Cw уже отдельно по языкам. Палатализация в языках этой группы была просто запрещена, что просто дало совпадение рядов Ć и C в нейтральный C. Рассмотрим кентумные языки с точки зрения их ареальной расположенности. Кентумные это, прежде всего, европейские языки. То есть кентумность это, прежде всего, европейская особенность. Северо-анатолийские практически соседствуют с европейскими. Кажется, что тохарские выбиваются из этого правила. Но на самом деле нет никаких оснований рассматривать тохаров вне европейского контекста. Их лексика весьма близка европейским языкам, в частности указывает на район балтийского моря.[] Рассмотрим соседей по Европе. Очень четко видно, что в Европе кентумные соприкасаются с прибалтийско-финнскими, особенно это видно для германского. Прибалтийско-финские языки отличаются от других финно-угорских тем, что не имели мягкого произношения согласных даже перед переднеязычными и древние финно-угорские мягкие согласные, аффрикаты и фрикативные что остались в других языках, в них перешли в твердые согласные и дизаффрикаты. Что удивительно похоже на кентумное развитие. Даже сейчас финны произносят согласные твердо, как и европейцы. То есть это явно региональная особенность. Можно смело предположить, что кентумные произошли в результате перехода групп людей на и.-е. с других языков. В этих языках были разрешены многофокусные и запрещены мягкие. (В этой связи можно выделить два кандидата на популяцию этих людей. Это Y-гаплогруппы R1b и I. R1b гаплогруппа что пришла в Европу, особенно распространена у басков, эту гаплагруппу можно назвать «параиндоевропейской». I это исконная древнеевропейская гаплогруппа, но довольно малочисленная. У северных европейских народов и западноевропейских индоевропейцев есть обе. При этом у носителей сатемных диалектов их очень мало в исконном виде или нет совсем за пределами Европы. Однако, можно высказать сомнения в том что носитель гаплогруппы I были причастны к этому. Гаплогруппа I1 распространнен в основном на севере, у германцев, а I2 на юге, и была поглощена славянами в историческое время. Но поглощение ее носителей славянами не привело ни к каким изменениям в сатемном характере языка. I1 прошла «бутылочное горлышко» при поглощении ее прагерманцами. Поэтому вряд ли ее носители могли повлиять на кентумный характер языков.) Как видим, падение палатализованных было не просто единичным актом, а лабиализованные вообще говоря переходили в бифонемные сочетания или упрощались, но и сопровождалось неприятие смягчения и, в большинстве своем, лабиализации согласных в последствии. Это значит, что в этих языках согласные не имели системного признака компактности. Единственная палатализация в истории европейских кентумных языков произошла в середине первого тысячелетия новой эры. Однако на это время приходится феномен славянской экспансии. С концом славянской экспансии после образования славянских государств, в начале первого тысячелетия во всех европейских языках происходит постепенное отвердение согласных, появившихся аффрикат, и дизаффрикация. Следовательно, данное явление надо связывать с влиянием славянского, возможно также аланского. В этой связи надо заметить, что кентумизация равнозначна сатемизации, и оба процесса являются инновацией, и ни один из них не есть сохранение архаического состояния, и нельзя говорить об сатемизации не употребляя термин кентумизация. В языках тесно расположенных географически, греческом и хеттском, запрет на компактно-дифузный контакт вылился в ассибиляцию не связанную с сатемными рефлексами. Этот запрет на компактные заключался во вставке эпентетического нейтрального сибилянта s, или ϑ который можно предполагать для некоторых диалектов греческого, в конструкциях вида (di̯/ti̯/gi̯/ki̯/ku̯) с дальнейшим развитиям по диалектам в полную утрату взрывных; а после губных согласных замену этого i̯ на взрывной t (сравните это с русским, где хотя и были палатализованные согласные, но губные c платальным бj и пj были самыми маркированными, и поэтому перешли в бл' и пл' c заменой j на мягкий латеральный л'). Для хеттского ассибиляция была только у типа ti̯. Сущность этого процесса заключалась именно в постановке нейтрального согласного в позицию, чтоб не допустить ни палатализации, ни лабиализации, если в языке пали лабиальные, как в греческом.

При перетягивании компактами на себя качества диффузных, именно компактные согласные становились носителями лабиальности и палатальности. Согласные образовывали с гласными слоговый сингармонизм, по типу того как это происходит в русском. Гласные утрачивали фонематическое качество по лабиальности и палатальности, в результате чего согласные приобретали фонематическое качество лабиальности и палатальности. Так появились лабиализованные и палатализованные подряды в индоевропейском, при этом нейтральной гласной в нем стал e. Тоже самое позже произошло в индоиранском и соседним лувийским с той разницей, что там нейтральная гласная получилась a возникшая из слияния o, e, a. Но новые согласные необязательно фонологизируются. В частности, в сатемных диалектах, лабиализованные согласные не могли фонологизироваться по причине запрета на дальнейшее развитие. В балтийском и славянском (сатемные) с образующим с ними диалектным континуумом германским (кентумным), и хеттском (кентумном) образующим диалектный континиум с лувийским (сатемном), данный процесс не зашел так далеко. Здесь совпали только o и a. В остальных диалектах согласные не были компактными, поэтому данный процесс не мог развиться. Данный процесс не доразвился даже в сатемном армянском, видимо из-за очень большого количества субстрата.

Система с корреляции по окраскам согласных не совместима с корреляцией по тону гласных [:6-12]. Следовательно, она могла возникнуть в языке с динамическим ударением, но не с тоническим. Когда же динамическое ударение пало, то появление тонического ударения должно было привести к неизбежному исчезновению окрасок, то есть к переходу их в сибилянты (сатемизации) и к делабилизации окраски. Поэтому в языках с сохраненным тоном велярные не могли сохранять окрашенность, что мы наблюдаем в сатемных языках и в кентумном греческом. В других же кентумных языках, италийских, кельтских, германских тон был утрачен (стал динамическим и зафиксировался), но лабиальная окраска сохранена. Тот же самый процесс мы наблюдаем в славянских языках, где политоническое ударение исключает корреляцию палатализации (сербохорватский, кашубский, словенский литературный язык и большинство словенских диалектов), и остальные славянские языки, где при наличии корреляции палатализации отсутствуют тона [:106-121]. Поскольку, в славянском после сатемизации было три стадии палатализации, следовательно славянский не мог иметь тонов, а его появление видимо является балтийским влиянием, так как балтийский не имел палатализаций. Это влияние видимо надо приблизительно отнести к 5-6 веку н.э., когда процессы палатализации в славянском закончились. Видимо славянский имел гораздо более древнее состояние чем балтийский, и его акцентная система не базировалась на противопоставлении восходящих-нисходящих тонов, а базировалась на сохранении древних компактных призвуков (см.ниже). Подтверждение этому является полное несовпадение реализаций интонаций в типах тонов в этих языках.

 

Итак в индоевропейском были ряды взрывных согласных противопоставленные эквивалентной тернарной оппозицией по признакам (передние(губные), средние(дентальные), задние(велярные)), при этом у задних(велярных) также была эквивалентная тернарная оппозиция по окраске. Но эквивалентные оппозиции взрывных не составляют все естественные оппозиции взрывных. В индоевропейском, как языке достигающем наиболее оптимальной упаковки фонем, должно было быть три серии взрывных согласных, в нашей терминологии компактных фонем, противопоставленных по градуальной тернарной оппозиции. Такая система должна была давать 15 употребительных фонем, при 27 возможных, оставшиеся 12 могли быть в единичных случаях. Как мы помним, эта тернарная оппозиция должна была быть составлена только из двух привативных оппозиций и иметь вид 3:1 [-+ ++ +- : --](в другом порядке 1:3 [-- : -+ ++ +-]) (в классической интерпретации [глухая, звонкая, звонкая придыхательная] серии). Никакой третьего признака в индоевропейском быть не могло. Ясно, что первая оппозиция была оппозиция по признаку звонкий/глухой(V/v). Но что за признак был во второй оппозиции? Такой оппозицией могла быть только некоторая корреляция, что была обязательна в двух сериях согласных и должна была сохраняться во всех языках как именно две серии, вне зависимости от эволюции этих серий. В индоевропейских языках не встречаются одновременно в двух сериях ни придыхательные(H/h), ни глоттализованные(G/g), ни имплозивные(I/i). Для наличия в индоевропейском таких серий есть также типологические противоречия, для предыхательной серии оно заключается в том, что немаркированный член этой серии это всегда глухой согласный, то есть, если есть звонкий придыхательный, то обязан быть глухой придыхательный или не быть звонкого придыхательного, поэтому языки с одним придыхательным звонким не устойчевы, они сразу изменяют всю систему в типологически устойчивую: так в индоарийском наличие звонкой придыхательной серии привело к тому, что в систему добавилась четвертая серия глухая придыхательная разаработанная из комбинации глохого с ларингалами и система стала типологически устойчивой; в греческом звонкая придыхательная серия поглушилась и просто перешла в глухую предыхательную, тем самым система стала обычной типологически обоснованной трехчленной, иранские вообще избавились от придыхательности, заменив ее на фрикативность при переходе на систему из двух серий, в остальных индоевропейских языках звонкой придыхательности не было вообще. Для глоттализованности, кроме того что она не встречается в индоевропейских языках, типологическое противоречие заключается в том. что типологически невозможно чтобы начальный глоттализованный глухой озвончился, в то время как корни с начальными предпологаемыми глоттализованными являются нормой в индоевропейском, получается что они все должны были озвончится в индоевропейских языках независимо, что типологически необоснованно. Разница вмежду греческим и индоарийским в том, что в греческом предыхание было глухим, а в индоарийнском звонким, что и определило их эволюцию, такая разница указывает на то что предыхание у звонких согласных, и только у них, возникло не ранее греко-арийского языкового союза и в других языках вообще никогда не существовали предыхательные. Для имплозивных (предглоттализованных) типологическое противоречие заключается в том, что лакуна в согласных должна быть на месте g, в то время как в индоевропейском это один из частотных звуков, на нем нет лакуны. Кажущиеся бессистемные исключения в отдельных языках связаны с развитием в этих языках нейтральных членов оппозиции 3:1, или влиянием «ларингалов» и будет объяснено в описании отдельных языков. Остаются только две корреляции второй степени: напряженности и интенсивности. И одна третьей степени: геминированности. Эти три корреляции глубоко родственны между собой. Отметим, что средний член [++] тернарной оппозиции давал в языках преимущественно звонкий согласный, в некоторых глухой, но всегда взрывной и всегда без каких либо призвуков. (Кажущееся исключение в некоторых армянских диалектах, где он может приобретать факультативный признак глоттализации, объясняется подавляющим количеством субстрата, в численности в разы превышающий индоевропейцев. Эти диалекты возникли в результате перехода носителей кавказских языков на армянский. На Кавказе все древние языки обладают глоттализованными согласными. Армяне впитали в себя население Кавказа. Поэтому в таких условиях абсолютно любой язык приобрел бы диалекты, что содержат факультативную глоттализацию. Было бы поистине удивительно, если бы их не было. Например, осетинский язык также имеет глоттализованные согласные, но поскольку он пришел на эту территорию позже, то еще видно их происхождение из субстрата, и они не могут быть возведены к иранскому состоянию.) То есть этот средний член можно смело назвать полузвонким. Можно было б усомниться в истинности вообще этого соотношения 3:1, но здесь приходит на помощь структура индоевропейских корней. Дело в том, что в индоевропейском было запрещено менять во взрывных согласных корней типа C₁VC₂- знак признаков больше чем на один, то есть второй согласный после первого мог быть сдвинут не более чем на шаг в отношении 3:1 [ГИ1998:141;А.Мейе:191]. Следовательно, если первый согласный был [++], то после него мог идти только [-+] или [+-] (однако после нейтрального [--] мог идти [++], в этом был изначальный смысл существования нейтральных, но языки устраняли это сочетание посредством изменения [--] в [-+][А.Мейе:195]). Более того, было неправильным совпадение всех знаков в обоих взрывных согласных (окраски также учитывались), а в дальнейшем этот закон распространился и на ряд [+-], но уже по-разному в отдельных и.-е. диалектах, где один согласный переходил в [++], оставив только ряд [-+] как самый немаркированный вне этого правила. Это называется законом ступенчатой фонотактики, и составляет суть закона Грассмана, а также закона Бартоломэ, который утверждает что контактная последовательность [+-][-+] переходила в [++][++] с последующим [++][+-] в индоиранском (*bud̯+t̮o>др.-инд. buddhá «пробужденный»), а в греческом в [--][-+](*bud̯+t̮o >гр. ἅ-πυστο «незнающий»). Закон Грассмана для индоиранского описывается в виде [+-]V[+-]->[++]V[+-] (др.-инд. bódhati «будит») (то же что и Бартоламэ), но, с поправкой Уитни, перед нейтральным s в [+-]V[+-]->[+-]V[--] (др.-инд. botsyati) (подобно Бартоламэ для греческого). Для греческого он давал [+-]V[+-]->[--]V[+-] (гр. πεύθομαι) (то же что Бартоламэ для греческого) [примеры,ГИ1998:22]. Подобный закон фонотактики действует в прибалтийско-финском и саамском языках. В этих языках есть две корреляции: геминированость и напряженность. В них долгие сильные (resp. геминанты) чередуются с краткими сильными в соседних слогах. Краткие сильные чередуются со слабыми. При этом две геминированные не могут быть по соседству. То есть в этих языках есть корреляции долготы/краткости(L/l) и силы/слабости(F/f) при соотношении [lf lF LF]. При этом [LF] является самым маркированным и не может встречаться в начале слова. Согласные не могут изменяться более чем на один шаг. Структура индоевропейского корня показывает подобную ступенчатую фонотактику, но с другими корреляциями.

Запишем смычные согласные в геминированном виде, где d и t означают звонкую и глухую часть согласных, при этом, подразумевая, что согласные имеют нормальную длительность. Тогда соотношение 3:1(1:3) запишем в виде [tt td dd : dt]([dt : tt td dd]), то есть согласные имеют глухой или звонкий приступ или финал. Как видим первый член тернарной аппозиции чисто глухой, а последний чисто звонкий. Средний же член полузвонкий. Так же как нейтральный. Но в индоевропейском языке действовало правило регрессивной ассимиляции, поэтому в большинстве языков [td] должен был дать звонкие. А вот нейтральный [dt] должен был дать комбинации типа st-, sp-, sk-, как это происходит для простого контакта двух согласных одного ряда при второй глухой в исторических индоевропейских языках. Вообще, из-за самой слабой позиции в ряду ступеней согласных, нейтральные смычные встречались только в начальной позиции слова (хотя есть примеры и с возможным их присутствием в некоторых диалектах, ср. др.-рус. кобь ‘augury’, стогъ ‘heap’, когъть ‘claw’ при Old Norse happ ‘good luck’, stakkr ‘haystack’, staki ‘pole’, haki ‘hook’ [cf. Dybo 2002: 477f.], здесь геминация [--](?) в германском, и не удлиняющем гласный звонкий согласный [+-] в славянском, при том что в другие языки указывают на возможную среднею серию согласных [++], что может указывать на исходный нейтральный, см. ниже). На тот факт что s(p/t/k) рассматривалось как специфическая форма фонемы, говорят данные древнеиндийского языка, где в редупликации начало слова с этой фонемой, редуплицировался не спирант s, а смычный глухой, по причине закона ступенчатой фонотактики [--]e [--]>[-+]e [--] (скр. ta-sthimá); а в готском редуплицировалось [--] (гот.skai-skaiþ), но уже без действия закона фонотактики поскольку, в готском редупликация была только при последующем долгом гласном сонантического происхождения; в латыне дествовал обратный древнеиндийскому закон [--]V [--]>[--]V [-+] (лат. ste-tī). Причина спирантизации начала нейтральных, такая же как и контактных, это постановка единственной нейтральной согласной фонемы S в позицию перед нормальной немаркированной(=глухой) взрывной (так называемое артикуляционное ослабление, см. ниже), по причине, что геминированные как таковые были запрещены. Значит, это не был признак геминированности, хотя для нейтральных он и был релевантен по причине их материальной близости. Остаются только напряженность и интенсивность. Рассмотрим оба признака подробнее.

«Корреляция напряженности, то есть противоположение сильных (fortes) и слабых (lenes). В этой оппозиции крепость преграды и необходимая для ее преодоления сила (давление воздушной струи) должны соответствовать друг другу: если благодаря напряжению мускулатуры рта усиливается преграда, то соответственно усиливается и давление воздушной струи, и наоборот, если мускулатура органов речи расслабляется, то соответственно ослабевает и давление воздушной струи.

Корреляция интенсивности (или динамическая корреляция) представляет собой несколько иного рода отношения между крепостью преграды и силой давления воздушной струи: при расслаблении мускулатуры органов речи напор воздушной среды оказывается слишком сильным, откуда краткость и возможная аспирация «слабого» [легкого] члена оппозиции; при напряжении мускулатуры органов речи давление воздушной струи едва справляется со своей задачей, откуда относительная долгота, отсутствие придыхания и затрудненное преодоление преграды в «сильном» [тяжелом] члене оппозиции»[:165].

Из этого описания видно, что глухие напряженные дают признак придыхания [БС2005,200;КК2001=:369], в тоже время признак придыхания получают звонкие легкие. Остальные случаи не дают придыхания. В исторических диалектах не зафиксировано когда бы немаркированная глухая серия [-+] приобретала фонологически значимое придыхание, при отсутствии его у звонких [+-]. Да и то это некое спорадическое появление фонологически значимого придыхания у глухой серии [-+] зафиксировано только в древнеиндийском, что объясняется как изначальное влияние «ларингала» и позднейшее выравнивание для создания глухих придыхательных в дополнение к звонким придыхательным. Зато звонкая серия [+-] получает фонологически значимое придыхание у большой части индоевропейских языков. Следовательно, происхождения придыхания у серии [+-] является просто фонемизацией придыхания возникшего из признака интенсивности. Отсюда можно сделать вывод, что в индоевропейском второй признак был корреляция интенсивности. Правильность этого будет показана при рассмотрении развитий языков, к тому же напряженность является настолько типологически обычным признаком, настолько устойчивым в языках мира, что его независимое падение в подавляющем большинстве индоевропейских языков представляется маловероятным. Меньшая распространенность признака интенсивности, по сравнению с напряженностью, показывает, что развитие признака напряженности вместо признака интенсивности есть типологически более обоснованно. При этом у интенсивности также наблюдается маркированность (относительая лакуна) в лабиальном звонком тяжелом согласном. Отсюда противопоставление 3:1 c противопоставлением тяжелые/легкие(T/t) запишется как [vT VT Vt : vt].

 

Итак, вот таблица основных рядов компактных фонем

 

Легкость обозначается знаком ( ̯ ), а тяжелость как ( ̮ ). (Можно обозначать только легкость.) В дальнейшем будем записывать получающиеся серии в виде \p̆ t̮ K̮ b̮ d̮ Ğ b̯ d̯ G̑ p̑ t̯ K̯\ (в классической реконструкции \p t K b d G bʰ dʰ Gʰ sp st sK\).

Интенсивность очень тесно связанна с артикуляционным ослаблением ( ̂ ). Легкие согласные часто не несут на себе придыхание, а имеют артикуляционное ослабление. Хотя может быть и то и другое. Сущность артикуляционного ослабления заключается в том, что согласный теряет один из своих признаков. То есть, если рассматривать согласный как последовательность смычка(')-шум(n), то при ослаблении начала согласной '̂n>n(остается только шум, смычка исчезает, то есть спирантизуется), конца 'n̂>'(остается только смычка, исчезает шум, то есть фарингализуется). Например, в нганасанском, t̂t>δ, а tt̂ >' или ноль. Данные явления могут происходить и для геминированных и для сочетаний согласных. Особенно они характерны для уральских языков. Легкие глухие были самыми слабыми в артикуляционном смысле согласными, и поэтому их первая часть ослаблялась и давала в индоевропейском вначале слова s c последующим легким взрывным, то есть спирантизировались(S/s). Легкие легко переходят в спиранты. Это был общий принцип индоевропейского, если вначале слова образовывались геминанты, то они ослаблялись до (s-mobile)+согласная, то есть факультативно спирантизировались. Причем это действовало вообще для любых согласных. Именно так появляются такие соотношения как рус. ма́лый, мал, мала́, ма́ло, укр. мали́й, блр. ма́лы, др.-русск., ст.-слав. малъ μικρός, ὀλίγος (Еuсh. Sin., Супр.), болг. ма́лък, ма́ло, сербохорв. ма̏о, ма̏ла, ма̏ло, словен. mȃli, málo, чеш., слвц. malý, польск. mаɫу, в.-луж., н.-луж. maɫki; греч. μῆλον "мелкий скот, овцы", лат. malus "дурной, плохой" (из "малый, недостаточный"), др.-ирл. míl "животное" при гот. smals "малый, незначительный", д.-в.-н., др.-сакс. smal -- то же, нов.-в.-н. schmal "узкий", ср.-в.-н. smeln "умалять, сокращать", д.-в.-н. smalaz vihu, smala-nôʒ "мелкий скот"; [см. Бернекер 2, 13 и сл.; Торп 528; Вальде--Гофм. 2, 19 и сл.; Клюге, "Glotta", 3, 280; Сольмсен, KZ 37, 18] и многие другие примеры с s-mobile. Отображение тех греческих форм с начальным ζ, при начальных j в остальных языках, также может быть следствием подобной геминации jj. Например, греч. ζυγόν, при др.-русск. и́го, ст.-слав. иго ζυγόν (Еuсh Sin., Супр.), сербск.-цслав. ижеса мн., болг. и́го, словен. igȏ, igȇsa, ižе̑sа, чеш. jho, польск. igo, а также jugо "перекладина у саней" ("Розвадовский, RS 7, 10), кашуб. jigø, полаб. jеigü; др.-инд. jugám "иго, ярмо, пара, род, поколение", нов.-перс. ǰuɣ, лат. iugum "иго, ярмо", хетт. jugan "ярмо", гот. juk, д.-в.-н. juh -- то же, др.-кимр. iоu ж. (из *jugā), арм. luc. Вспомним, что исторические сочетание негубных звонких с i̯ в греческом d̮i̯/gi̯ давало ζ (zd>z). Сравните аналогичный процесс в германских, где геминированный jj в готском дал ddj, в скандинавском ggj. А также переход i̯->t- в армянском.

Тот факт, что в индоевропейском вначале слова могли образовываться геминанты, говорит о том, что они не могли быть связанны с понятием силы, то есть быть напряженными, так как сильные геминированные не образуются в начале слов. Следовательно, они были связанны с понятием интенсивности и спирантизацией (корреляцией сближения). Как уже отмечалось, легкие легко переходят в спиранты, поскольку спирантизация означает дальнейшее облегчение и ослабления согласной засчет приступа согласной, именно так появляются серии спирантов в отдельных и.-е. языках. Параллели системы с наличием нейтральных можно увидеть также в картвельском отношении сванск. št (šd) ~ груз. t ~ занск. t, и в  отношении груз. š, č, č̣, ǯ ~ занск. сванск. šk, čk, č̣k, ǯg.

Необходимо также указать на связь s-mobile перед сонантами с греческими начальными протетическими гласными поскольку в греческом вообще s-mobile в такой позиции запрещен, см. [].

В середине слова нейтральные могли давать не только собственно глухие, но и редкие сочетания с сибилянтом. Это следующие примеры на чередования: * b̯ars- ~ * b̯arst̯- «колючка, чешуйка», *taist̯- ~*st̯ait- «тесто», *sek- ~ *sisk̯- «иссякнуть, мелеть», *Hu̯ek̊er- ~ *Hu̯esk̯̊er-(лат./гр. *Hu̯esper-) «вечер», конечно, без чередований на -sC- примеров больше.

Примеры на возможный переход t̯ > ɧ приводит Расмуссен [] в следующих глаголах: *ɑ̯met̯- > *ɑ̯met- (кельт., итал.) ~ *ɑ̯meɧ- (греч., герм.,анатол.) "жать, жну", *kret̯- > *kreɧ(i)- ~ *kret- "просеивать", *met̯- > *meɧ- ~ *met- "мерить", *ɑ̯u̯et̯- > *ɑ̯u̯eɧ- ~ *ɑ̯u̯et- "веять, дуть". Там же приведены примеры на отображения t̯ > s, это суффиксы -u̯ot̯-/-u̯os-/-us-, -et̯-/es-, *meɧ-nōt̯-/*meɧ-nes «месяц» и др.. Расмуссен рассматривает все эти явления как альтернацию. Следует рассмотреть также альтернацию суффикса -ter-/-ɧer-/-ɑ̯t̯er- дающий разные формы в индоевропейских языках.

 

Тяжелые согласные также связанны с просодической длинной гласных. Если в корне был согласный серии [VT], неважно какого происхождения, в дистантном соседстве со смычной согласной, то в этом корне вместо нулевой ступени гласного выступала ступень o [примеры,ГИ1998:154]. Это объяснимо из того факта, что вокальный тяжелый согласный имел большую длительность, чем другие звонкие согласные. Если вспомнить что индоевропейская нулевая ступень произошла из безударной позиции, то при изменении статуса интенсивности эта звонкая длительность согласной переходит в вокальную длительность гласной. Если краткая гласная имела одну мору, то эту дополнительную длительность можно обозначить в ½ моры, и получается в ударной позиции 3/2 моры, а в безударной позиции ½ моры. Эта одна вторая моры отображалась в звук ǝ̆, равный ŏ сверхкраткому в данной позиции, далее переходивший в o краткое из-за отсутствия сверхкратких в индоевропейском. Данный переход видимо привел в индоиранском сдвиг o краткого в o̅>ā длинное в открытом не конечном слоге (закон Бругмана). Полторы моры также переходили в краткие, но в балто-славянском они удлинялись до двух мор с акутовой интонацией, когда данную последовательность можно было представить как дифтонг с «ларингалом» Vǝ̯, то есть если следующая согласная после гласной была тяжелая звонкая перешедшая в слабую звонкую. В этом сущность закона Винтера, действующего в балтийских и славянских языках, который есть просто продолжение общеиндоевропейского закона. Видимо, подобную же интерпретацию надо давать закону Лахмана, действующего в латинском языке, и датскому толчку, в последнем возникает просодический признак толчка не переходящий в долготу, правда, с не совсем понятными условиями и, также, из замещения любой долготы.

 

Понятно, что в эволюции разных индоевропейских диалектов должен был происходить переход этой системы в типологически более обычные системы, повсеместно разрушавшая информационную оптимальность индоевропейского. Происходила фонологизация придыхательности, спирантизации, геминации, появлений корреляции по силе, привативных оппозиций. Рассмотрим эволюцию по отдельным языкам.

В северной группе индоевропейских диалектов интенсивность заменяется на напряженность. Проще всего этот процесс протекал в балтийском и славянском, здесь интенсивность просто исчезает (переходя на гласный по закону Винтера), а напряженность так и не фонологизируется, поэтому она отражается в [v V V] с совпадением звонких в одной привативной оппозиции [v V] \p t k (H)b (H)d (H)g b d g\ без признака напряженности, напряженность [F f] в них есть полностью факультативный признак [Вопросы языкознания, 2001/3:76 и след. с очень интересными исследованиями вновь возникающих полузвонких в славянских диалектах], проявляющийся, например, в шепотной речи. Никакой придыхательности в балтийских и славянских языках нет. (Хотя есть основание полагать, что в славянском языке интенсивность окончательно пала уже в историческое время, или не пала вообще?)

Все несколько сложнее в германском. В германском не возникает привативной оппозиции. На первом этапе легкие дальше ослабляются получая ослабление артикуляции [Р.Бур;Л.Заброцкий] в результате которой возникает спирантизация с системой в форме 1:3 [vS : vs Vs VS] \ : p t k b d g ƀ đ ǥ\. Дальше в системе возникает корреляция напряженности [vfS : vFs VFs VfS], третья в системе [Э.Юнг;Л.Заброцкий;Е.Курилович]. Возникшая корреляция явно излишняя, связанна со спирантностью. Вследствие чего голос начинает опаздывать от смычки [Э.Юнг;В.Россюр, характерно и для современных языков]; то есть смычка(приступ) и шум(финал) становятся самостоятельными, приступ ответственен за спирантность, а финал за напряженность; что приводит к тому, что полузвонкие оглушаются и вся система сдвигается на один шаг влево. Спирантность становится дополнительно распределенным признаком, звонкие сильные смычные [VFs] выступают в начале слова, а звонкие слабые спиранты [VfS] в середине. Благодаря чему возникает система в форме [vfS vFs VFs : VfS] \f þ х p t k b/ƀ d/đ g/ǥ\, эта система называется законом Гримма, который является продолжением закона ступенчатой фонотактики с обобщением его на позицию в слове. Возникшие новые нейтральные немаркированные звонкие слабые спирантные согласные [VfS] объединялись в виде [VfS : vfS vFs VFs/VfS], где новые нейтральные звонкие спиранты [VfS] стали выступать как позиционный вариант глухих спирантов [vfS], то есть озвончиваться и еще более ослабевать, но только не перед глухим согласным, и если непосредственно предшествующий гласный не имел на себе индоевропейского главного ударения (которое было компактным), то есть в слабой позиции продолжая [А.Шмитт] закон Гримма. Этот закон называется законом Вернера. Сюда же включился спирант s, по общему признаку спирантизации. Заметим, что в обоих случаях, в слабой позиции (после гласных) идут нейтральные члены дополнительной дистрибуции.

Типологически, законы Гримма и Вернера имеют параллели в уральских языках. Для объяснения именно таких распределений рассмотрим тамильскую систему, которая представляется в виде [vsH VSh Vsh vsh], где вместо аспирации [H/h] вероятно ранее выступала сила [F/f], с дополнительной дистрибуцией в слове по соотношению [начало слова; после гласных (которые полнозвучные); после носовых (которые звонкие); в остальных случаях (нейтральные)]. Это распределение объясняется следующим образом: после незвонких выступают глухие, пауза не имеет голоса, следовательно, выступают глухие; сила/аспирация является маркером паузы; звонкость связанна с предшествующей сонантностью, а спирантность с предшествующей диффузностью.

Основным противопоставлением становится корреляция силы [vfS/VfS vFs VFs/VfS] \f/v þ/ð х/γ p t k b/v d/ð g/γ\. Сила приводит к тому, что средняя чисто сильная серия получает факультативное придыхание, которое например в английском выступает в начальной позиции. Характерно, что после спиранта s реализуется слабый глухой непридыхательный [vf] [Н.С.Трубецкой. Основы фонологии.М.2000:168], тот, что сохранился с индоевропейских времен, который во всех диалектах никогда не менялся. Звонкие [VFs] также имеют признак силы, поэтому в современном английском они произносятся полузвонко, но при этом сила нивелируется в [Vs], а в баварском и аллеманском диалектах оглушились в [vFs], в некоторых верхненемецких (швейцарский и др.) диалектах стали глухими слабыми [vfs], то есть нейтрализуются. Возникшая система придыхательных [pʰ tʰ kʰ] (сохранилась в датском) из сильных глухих в верхненемецком после прогрессивной ассимиляции придыхания переходит в [p^f t^s k^x] (в датском происходит у молодого поколения в настоящее время) и фонологизируется, с дальнейшей спирантизацией в интервокальной (=слабой) позиции в [p̂f t̂s k̂x]>[ff ss хx], что составляет суть верхненемецкого передвижения согласных. Как видно это передвижение согласных есть просто продолжение предыдущих тенденций, и не несет ничего нового, и все они показывают продолжение процесса передвижения согласных (сравните с продолжением процесса палатализации-сатемизации в славянских, в частности, в русском). Буквальным продолжением германского ослабления согласных является датское передвижение согласных [Fs] > [fs] > [fS] (р > b > v, t > d > ð, k > g > γ с ослаблением (вокализацией) старых звонких щелевых) произошедшее в 12-13 вв. Интересно продолжение индоевропейского закона фонотактики в западногерманском, который возник до начала верхнегерманского передвижения согласных, он заключался в том, что перед германскими сонантами (сонорные и полугласные w,j) ненейтральные согласные (смычные без s,z; сонанты без r) геминировались. Причина в том, что в этой позиции сонанты были слабыми, а перед ними должны были идти более сильные согласные, но сонанты имеют более длительное звучание, чем смычные, поэтому шаг увеличения силы в этой позиции стал удлинение согласных, то есть геминанты. В готском продолжается закон ступенчатой фонотактики в виде, что после согласного закрывающий первый слог, который управлялся законом Вернера, согласные выбираются противоположными по звонкости, происходит чередование звонкий/глухой.

Появление двух параллельных признаков видимо надо объяснять историей возникновения германского языка. Представляется, что носители индоевропейской гаплогруппы R1a, и параиндовропейской R1b слились где-то около территории Ютландии, причем в Скандинавии присутствует много R1a, а западней Ютландии R1b, на территории северо-западного археологического блока, где гидронимы показывают близкий к германскому язык, но не германский. Такое слияние и привело к сильному изменению морфологической структуры германского языка. Имеются также прямые доказательства передвижения согласных, это, например, P.Gmc. *tunaz, *tunan, анг. town O.S., O.N., O.Fris. tun "fence, hedge," M.Du. tuun "fence," Du. tuin "garden," O.H.G. zun, Ger. Zaun "fence, hedge" заимствованное из Celtic *dunom,  O.Ir. dun, Welsh din "fortress, fortified place, camp," dinas "city", который в свою  очередь восходит к и.-е. *d̯eue- "to close, finish, come full circle", со звонким вначале. Также следует заметить, что преобладание корреляции силы распространено и в соседних прибалтийско-финских языках.

В южной группе индоевропейских диалектов интенсивность развивается в придыхательность, альтернативным признаком является спирантизация. Проще всего это происходит в древнеиндийском, где факультативная придыхательность при легких фонологизировалась. В результате получилась очень необычная система со звонким придыхательным, но без глухих придыхательных [vh Vh VH] \p t k b d g bh dh gh\. Однако в системе есть глухие легкие, которые идут после s начального. Они тоже имеют придыхательный признак, который фонологизируется в [vh Vh VH : vH] \p t k b d g bh dh gh ph th kh\ (в том числе при нейтральных дав kṣ, kh, skh). Так в системе возникает стройная система из двух приватных оппозиций по звонкости и придыхательности, а интенсивность исчезает. В дальнейшем класс глухих придыхательных пополняется комбинациями глухой+«ларингал», и другими заимствованиями из субстрата. Возникновение класса церебральных фонем целиком связан с действием субстрата. В иранском вместо придыхательности выступает спирантность, после чего интенсивность исчезает, а система [vs Vs VS : vS] преобразуется в тернарную оппозицию слиянием звонких серий, то есть признак спирантности нейтрализуется у звонких [vs Vs/VS vS] \p t k b/v d/ð g/γ f þ х\, с развитием новой глухой спирантной серии. В восточных языках у звонких в анлауте остается спирантность, в западных взрывность. Но ничего этого не произошло в нуристанских языках, которые отделились еще до возникновения придыхательных в индоиранских, но заимствовали церебральные из того же субстрата.

В юго-западной группе индоевропейских диалектов интенсивность не исчезает, но полузвонкие начинают озвончиваться и терять тяжелость, что должно было бы привести к совпадению звонкой и полузвонкой серии, что не возможно, поскольку, как и в германском и древнеиндийском, эти языки сохраняют тернарную оппозицию, но в отличие от германского в них не было дополнительного признака спирантности чтоб разграничить звонкую и полузвонкую серию. Что приводит к передвижению всей системы в право [vT Vt vt], в отличие от германского где влево, то есть глухой тяжелый [-+] как бы остается на месте поглощая полузвонкость [++] как класс, звонкий тяжелый становится звонким легким, звонкий легкий становится глухим легким (нейтрализуются). Далее в греческом легкие глухие дали придыхательность, как и в древнеиндийском, так как для глухих придыхательность ощущается больше, чем для звонких, что дает систему микенского греческого \p̆ t̮ k̮ b̯ d̯ g̑ p̑ʰ t̯ʰ k̯ʰ\, старые нейтральные [--] соединяются в глухой тяжелой серией [-+]. При этом из системы исчезает признак тяжелости, а вместе с ним исчезает и тяжелые u̯ в интервокальной позиции, а в начале слова с возникновением «густого» придыхания. Далее интенсивность переходит в спирантизацию посредством артикуляционного ослабления [vs VS vS] \π τ κ β δ γ φ θ χ\, наступающая около новой эры. Италийские языки оказываются промежуточными между греческим и кельтским, в начале слова у них в начале слова сохраняется разграничение трех серий как в греческом, а в середине слова две звонкие серии объединяются в одну как в кельтском. В италийских придыхательность не появляется как признак, а новые глухие легкие спирантизуются сразу (сравни с индоевропейским развитием этой серии как начинающиюся со спиранта), этот процесс протекает намного раньше чем в греческом, по крайней мере, на полторы тысячи лет раньше. В латинском звонкие неспиранты становятся новыми нейтральными [vs Vts vS : Vs] \p t k b̯ d̯ g̑ f/b θ/d h|u\. При этом, изначально, в начале слова всегда [vs Vts vS : VS] \p t k b d g f/ƀ θ/đ h|f\, после чего в середине слова выступают смычные, исключая велярный ряд, и система совпала в приватную оппозицию по звонкости [v Vt] \p t k b̯ d g b̯ d h\, с остатками легкости, однако в народной латыни начиная с первого века нашей эры легкий звонкий лабиальный также спирантизуется b̯>v и h>0 в поствокальной позиции. Заметим, что латинское распределение повторяет закон Гримма, когда вначале слова идет сильный член оппозиции, а в середине слова нейтральный; при этом также как в германском после паузы выступает глухой, звонкий в середине, а спирантность не имеет значения поскольку есть продолжение интенсивности.

В армянском, видимо, напряженность добавилось прямо [vTF VTf Vtf : vtF]. Соответственно, смычные глухие сильные [vTF] выпадают в [0] \0/h-/w 0/y 0/k[ʿ]\ (однако сохраняются после согласных; перед «ларингалом» сохраняются и приобретают придыхание), звонкие [VtF] носят факультативное придыхание в начале слова в восточных диалектах [Vt], а в западных диалектах теряют звонкость и легкость [vF]. [vtf], которые являются фонемами в соседстве с s, становятся придыхательными глухими [vH]. Полузвонкие фонемы [VTF] в западных диалектах становятся чистыми звонкими [Vf], а в восточных оглушаются и ослабляются [vf] (но не во всех позициях, в частности не после назальных). Характерной особенностью армянского придыхательного kʿ является его появление на месте индоевропейского s не в интервокальной позиции после гласных u,i; в интервокальной позиции s>h и вылетал, поэтому можно полагать, что армянский h переходил в k[ʿ] в неинтервокальной позиции и тогда вся серия [vTF] вначале переходила в нейтральный по всем признакам h с некими дополнительными артикуляционными признаками; сравните похожую особенность, переход i̯>t/ǰ, u̯>g. В армянском h,y,w, были очень близкими звуками, это видно по их смешиванию, переходу друг в друга, и эволюции форм от древних состояний до современных диалектов; они характеризовались крайней степенью шумности и подъема языка вплоть до полной смычки, при этом голос был иррелевантен. Такое развитие армянской системы определяется тем, что напряженность не совместима с интенсивностью, следовательно, серии должны быть упрощенны, именно это и привило к значительному изменению армянского языка. Как видно, никакого передвижения согласных в армянском не было, просто Грабар относился к восточным диалектам. Фактически, между германским передвижением согласных и армянским нет ничего общего (как убидительно демонстрируют это современные исследования армянских диалектов), армянская система возникла после падения глухих, как свободное распределение полузвонкой серии в звонкие или глухие серии между чистой звонкой и возникшей глухой придыхательной сериями, которое и повлекло всю перестройку системы.

В южных миграционных диалектах произошло полное совпадение полузвонкой и звонкой серии без оставления следов древнего разделения. Эти диалекты претерпели значительные миграции народонаселения и метисации, поэтому характеризуются значительнешими инновациями. В кельтском (в отличии от балтославянских) напряженность уже выступает как фонематический признак [vF Vf Vf] (при этом полузвонкая серия полностью сливается со звонкой серией бесследно), дает факультативную придыхательность в глухом согласном, которая фонологизируется в некоторых современных диалектах кельтских языков. Получающаяся кельтская система [vF Vf] \p^[h] t^[h] k^[h] b d g b d g\ > [v V], [vH Vh], при этом в системе развивается лениция которая является следствием дальнейшего артикуляционного ослабления согласных. Суть лениции в том, что фоны так тесно (сильно) примыкают друг к другу, особенно гласные с согласными, что гласные буквально налезают на согласные, поэтому согласные ослабляются (артикуляционно,  напряженно) и между гласными либо теряют смычку (спирантизуются, всегда для звонких, для глухих в ирландском) и слабеют (озвончиваются, для глухих в бриттском) и даже выпадают (что продолжилось в романских языках, чей субстрат был кельтским). Назализация согласных, часть лениции после носовых сонорных. Примыкание может быть с согласным, тогда  наблюдается спирантизация и провекция (оглушение и отвердение). Сильное примыкание может вызывать палатализацию. Сильное примыкание дает не регрессивные тенденции, как в индоевропейском, а прогрессивные тенденции, чего индоевропейский не знал. В островных кельтских, где лениция развилась в полной мере, она настолько сильна, что преодолела паузу между словами как будто бы пауза это согласный, и дала тот характерный облик для кельтских.

 

В северо-анатолийской семье тяжелая глухость перешла в долготу (что есть естественное свойство интенсивности) [L l l], которая графические отображается как геминированные согласные [tt/dd t/d]. Это видно потому, что геминированные согласные не встречаются в начале слова и в конце слова, как и скопления согласных в конце и начале слова (инновационное не индоевропейское свойство, аналогичное уральскому, алтайскому, семитскому, …). Геминация нейтрализуется в соседстве с другими согласными и на краю слова, видимо, в этом случае еще выступает дополнительный признак интенсивности или напряженности. Звонкие согласные являются аллафонами глухих. Причина озвончивания в том, что согласные стали так тесно примыкать к гласным, что гласные стали наползать на согласные практически полностью. Поэтому звонкость стала подчиняться автоматическому окружению из гласных и заменилось на «эмфатичность». В хеттском перед i̯ дентальные ассибялизируются в [(t)ts s] ((z)z š) (ср. tuzziš «войско» <*teu-t-is), но не в сатемном лувийском. Хеттская система озвончивания подчинялась следующему правилу: этимологические звонкие простые перешедшие в глухие краткие озвончиваются перед гласной a (после согласной факультативно), этимологические глухие простые перешедшие в глухие долгие озвончиваются перед долгим ā, любым долгим дифтонгическим слогом a+i,u, а также часто, если есть окружение из a (и после согласной для кратких тоже). Озвончивание в хеттском было следствием «эмфатичности» (а-окраски, фарингализованности) согласных, что видно прямо из текстов, поскольку звук g в письменности обозначался либо аккадским знаком для звонкого g, либо аккадским знаком для эмфатического (глухого фарингализованного) q бессистемно, так как хетт мог воспринимать либо первичным признаком звонкость, либо эмфатичность. Из этих обозначений видно, что хеттские «звонкие» аллофоны были скорее полузвонкие. Другим доказательством эмфатического происхождения хеттских согласных является то, что хеттский знак для согласного z[ts] совпадал с аккадским эмфатическим ṣ (что всегда вызывало недоумение). В следствии эмфатического (а-окрашенности) происхождения звонкости в хеттском, другие окраски блокировали озвончивание (< а-окраски), поэтому любая лабиальная окраска не подвергалась чередованию озвончивания (старые лабиальные велярные согласные видимо сохраняли свою исконную звонкость в начале слова перед лабиальным гласным) и не было звонких аллофонов для (p)p, поскольку не было «эмфатического» варианта p, как не было его и в семитских языках. То же самое относятся к z[ts], у которого не было звонкого аллофона, и старые палатальные велярные согласные видимо сохраняли свою исконную звонкость в начале слова перед передним гласным.

Примеры слов с внутрипарадигматическеми чередованиями (парадигмы не указываются). Нечередующиеся формы, подчиняющиеся этому закону, не указываются (см. словари).

g:k dalugašti «длинна» : daluki «длинный»;

Cg:Ck lingai, lingain, lingaiš : linkii̯a, linkii̯aš, linkii̯az «клятва»; pargau̯(e/az) : parku(n/š) «высокий»; dašgau̯eni: daškizzi, daškanzi "to take several times", pišgau̯eni : peškizzi, peškanzi "to give several times", ušgau̯en : uškizzi, uškanzi "to see often"; pargau̯eš- : parku- «высокий»;  išgaruḫ : išqaruḫ «сосуд для вина».

gg:qq:kk uk : ugga «я»; ammuk : ammuqqa : ammugga; zik : ziqqa : zigga «ты»; tuk : tuqqa : tugga (ta <*tu̯a «тебе»); šaggaḫḫi, šeggallu : šakki, šākḫi, šakti (šekti) «знать»; taggašḫi, taggašši: takkešzi, takkizzi «собирать»; meggaēš, meggauš, meggai̯a : meqqai̯aš: mekkēš, mekki(š) «многий»; aggātar “death, ruin” : akkant- “dead”.

d:t uu̯adazzi : uu̯atezzi «приносить»; u̯edaḫḫun, u̯edaš : u̯etenun (u̯etun), u̯etet «строить»; peḫudanzi : peḫutezzi «поставлять»; Формы с постоянным начальным звонким что противопоставленны остальным словам с постоянным начальным глухим: dannatta «пустой»; dalaḫḫi «давай»; dā- "to take"; ḫandāi- "to add"; uda- "to bring", pēda- "to transfer";

Cd:Ct ḫumandan : ḫumanti «каждый»(но в аккузативе ḫumanduš : ḫumanteš); ḫandanza, ḫandan, ḫandānti, ḫandanteš: ḫantandaš «установленный»; anda ii̯ant- «внутрь входящий» : antii̯ant- «зять»;

Форма, что доказывает что *d̯ ассибялизировался: šāi-, šiyai- "открывать" < dāi- : teḫḫi, tiyanzi (tienzi) : zāitti (zāši), zāi " ставить, ложить ";

*d̯e(i̯)H- рус. деть, де́ну, сюда же оде́ть, наде́ть, заде́ть и т. д., укр. дíти, дíну, ст.-слав. дѣти, дѣѭ, стар. деждѫ, болг. дя́на "кладу", сербохорв. дjе̏не̑м, дjе̏ти, словен. dė́nem, dė́ti, чеш. ději, díti "деть", слвц. diat', польск. dzieję, dziać "делать, девать", в.-луж. dźeć "прясть, ткать", н.-луж. źaś -- то же. Ст.-слав. деждѫ -- 1 л. ед., др.-русск. дежеть -- 3 л. ед.; праслав. *dedi̯ǫ сохранило в наст. врем. стар. редуплицированную основу (Мейе, Et. 18 и сл.; Вайан, RES 14, 79); лит. dedù; стар. demì "кладу", dė́ti, лтш. dēt, др.-инд. dádhāti "кладет", авест. daδāiti -- то же, греч. τίθημι, буд. θήσω "кладу, ставлю", лат. faciō, fēcī "делаю" (:греч. ἔθηκα); другая ступень чередования: д.-в.-н. tuon, др.-сакс. dôn "делать" (Бернекер 1, 192 и сл.; Траутман, BSW 47; Торп 197 и сл.; М. -- Э. 1, 464 и сл.; И. Шмидт, KSchlBeitr. 7, 247 и сл.; Ягич, Das Leben der Wurzel dhē, Вена, 1871 г.). Сюда же ст.-слав. благодѣть δῶρον, χάρις, лит. dė́tis "ноша", гот. gadēþs "дело", д.-в.-н. tât "дело"; ср. также одёжа, оде́жда, де́ло. Тохарский: A tā-, tä-s-, B tättā-, tä-s-, tā-s- 'to place, set' (Adams 283 f); Другие иранские: OPers ipf. sg. adadā, ptc dāta-; Армянский: dnem `ich setze', aor. ed `er setzte';  Латинский: condō, -dere, -didī, -ditum; pf. -didī; conditor m. `Gründer, St ifter'; conditiō f. `Gründung', conditus, -ūs m. `Gründung', addō, -dere, -didī, -ditum `apotíthēmi'; sacerdōs `Priester', crēdō, -ere, -didī, -ditum `vertrauen auf jd., darleihen, Glauben schenken, meinen'; Другие италийские: Osk prúftú `posita'; prúffed `posuit'; Кельтские: Gaul dede `posuit'; *dhatlo- 'Versammlung' > OIr dāl, OCymr datl, Cymr dall, OBret dadl; Bret dael `contestation, querelle'.

Перебои довольно распространены в хеттском и они могли быть следствием разных диалектов, разных времен написания, аналогических форм, наконец, тем что писцы были по происхождению не хеттами, многие были лувийцами, лувийский был разговорным языком на большенстве территорий хеттской империи, а письмо было чрезвычайно сложным, креолизованным и совершенно не приспособленным к хеттскому языку; и быть следствием аллафонического характера распределения звонких/глухих. Начальные глухие псевдогеминированные (сильные) могли озвончиваться с перебоями: temi, teddu : taru̯eni : darandu < te-/tar- "to speak" ср. рус. тараторить; karittiyaš : garittēš : kartimmiyattan (но в аккузативе kartimmiyadduš) «злость». Такое распределение было следствием того, что хотя геминированные, которые произошли из глухих тяжелых, не озвончивались, но в начале слов они не могли быть геминированными, то есть там все типы согласных нейтрализовывались. Из системных соображений можно предполагать, что в этих случаях ar появился из слогового *r̥ в поздний период.

Форма attaš : addaš «отец» в индоевропейском чередовалась *atta : *ata, поэтому в первой форме возникли сверхгиминированные, вторая форма в хеттском возникла из двусторонненого a из второй формы. Аналогично ḫanti «отдельно» : ḫanda «таким образом», mena-ḫḫanda «напротив»; panga- : panku- «целый», но arkammaš «дань» (r в хеттском считался за длинный согласный, часто ослабляясь в 0).

рус. оте́ц, род. п. отца́, укр. оте́ць, блр. оце́ц, др.-русск., ст.-слав. отьць πατήρ (Зогр., Мар., Остром., Супр.), болг. оте́ц, сербохорв. о̀тац, род. п. о̀ца, словен. óčе, -étа (от зв. *оtьčе), чеш., слвц. оtес, польск. оjсiес, в.-луж. wótc, wóćec, н.-луж. wóśc; греч. ἄττα "отец", лат. аttа, гот. atta "отец", алб. аt, ирл. aite "опекун, воспитатель", осет. ædа "папа, отец", также др.-инд. attā "мать, старшая сестра матери".

Слово *ed̮ - «есть» adanzi,adandu, adanna, adant- : atueni, eter, et(ezza, ezzazza) в хеттском имело факультативный расширитель *-s- в его звонком аллафоне *-z- отсюда формы edmi, eduu̯ani : ezzašši, ezzazzi, ezzai, ezzatteni (azzašteni),ezta, ezzaddu, ezzatten (ezzašten), ezzandu.

Некоторые формы не относятся к перебоям. Например, форма tarḫuu̯an «победа» соотносится с вед. turvan «то же» и связанна с законом CU̯V>CV (или CUU̯V, распределение между которыми видимо связанно с акцентными парадигмами). Ср. nu+aš>naš «и он». С долгим гласным связан dān "second" < *tu̯ān «второй» < и.-е. d̮u̯ā- «два»; da-i̯uga- двухгодовалый. Сюда же восходит форма karap-/karep- «пожирать» < *ku̯i̯ar- < и.-е. g̊ir- «жрать».

Формы с сохранением индоевропейских окрашенных согласных.

gu̯en(ant)- «женщина» < *g̊en-, *g̊nā- несмотря на то что хеттская форма похожа на огласованную форму, она произошла из второй формы g̊_un̥а с призвуком u, таким же как в греческом. рус. жена́, жени́ться, укр. жона́, жíнка, блр. жана́, ст.-слав. жена, γυνή, болг. жена́, сербохорв. жѐна, словен. žéna, чеш., слвц. žena "женщина, жена", польск. żona, в.-луж., н.-луж. žona; др.-прусск. genno зв. п. "женщина!", др.-инд. jániṣ "жена, женщина", gnā "богиня", авест. gǝnā-, ɣǝnā, ɣnā "женщина, жена", ǰaini -- то же, арм. kin, гот. qinô "жена, супруга", qēns -- то же, греч. γυνή, беот. βανά "жена", ирл. ben, тохар. А śän, В śana "женщина";

gurtaš «город» <*g̑^?(o)r̥d̯; рус. го́род, укр. го́род, ст.-слав. градъ "πόλις, κῆπος", болг. градъ́т, сербохорв. гра̑д, словен. grȃd, чеш. hrad, польск. gród, в.-луж. hród, н.-луж. grod, кашуб. gard, полаб. gord; лит. gar̃das "ограда", местн. н. Gar̃damas, Gar̃dinas, лит. gardinỹs "хлев для мелкого скота" (Буга, РФВ 70, 248), жем. gardìs, вин. gar̃dį "решетчатый борт воза", др.-инд. gr̥hás "дом", авест. gǝrǝδō "пещера", алб. garth, -dhi "забор", гот. gards "дом", др.-исл. gerði "огороженный участок земли", тохар. В kerciye "дворец"; греч. κορθίλαι ̇ σύστροφοι, σωροί; κορθίλας καὶ κόρθιν ̇ τούς σωροὺς καὶ την συστροφήν; лтш. zardi мн., др.-прусск. sardis "забор". Из хеттской формы следует что сдесь был велярный лабиализованный.

kir (им.-в.п.) : kardi- «сердце» < *ḱ̮(e/o)rd̮; рус. се́рдце, диал. се́реце, донск. (Миртов), укр. се́рце, блр. се́рце, др.-русск. сьрдьце, ст.-слав. сръдьце καρδία (Супр.), болг. сърдце́, сербохорв. ср̏це, словен. srсе̣̑, чеш., слвц. srdce, др.-польск. siеrсе, польск., н.-луж. sеrсе; лит. širdìs ж. "сердце", лтш. sir̂ds "сердце, мужество, гнев", др.-прусск. sеуr "сердце" (*sērd-), греч. κῆρ ср. р. (*ḱērd-), арм. sirt, гот. haírtô- ср. р. "сердце", греч. καρδία, κραδίη ж., лат. соr, род. п. cordis ср. р., др.-ирл. cride (*ḱerdi̯o-). Слово среднего рода, поэтому это слово имело 0 окончание, и из-за стечения в ауслауте согласных запрещенное в хеттском, последний согласный выпадал, видимо поэтому он восстанавливался в звонком виде и без ассибиляции. Другое объяснение заключается в том, что в лув. zarza может выводится из *ḱ̮(e/o)rd̮́, и здесь мы тогда видим сохранение исходного фона d̮́, что может объяснить аномальность этого слова наблюдаемого в индоевропейских языках.

gimmant- «зима» < *g̑́ei̯m-, *g̑́i̯em-; рус. зима́, укр. зима́, др.-русск., ст.-слав. зима χεῖμών, болг. зи́ма (Младенов 192), сербохорв. зи́ма, вин. зи̑му, словен. zíma, чеш., слвц., польск. zima, н.-луж., в.-луж. zуmа; лит. žiemà, вин. žiẽmą "зима", лтш. zìema -- то же, др.-прусск. semo -- то же, др.-инд. hḗman "зимой", himás "зима", hēmantás -- то же, авест. zyå-(zim-), zimō "мороз, зима", греч. χεῖμα "зима", χειμών "зимняя буря", χειμερινός "зимний", алб.-гег. dimën, тоск. dimër "зима", лат. hiems "зима", hībernus "зимний", датск. диал. gimmerlam "годовалый ягненок", арм. jmeṙn "зима";

genu- : ganu «колено» < *ǵenu̯-, *ǵneu̯-; Англ. : knee; Тохарский: A kanwem, B keni (dual.) 'knee' (PT *kenwäi) (Adams 193); Др.-индийский: jā́nu n. `knee', in compounds jñu-bādh-, abhi-jñú-, pra-jñu-; Авестийский: žnūm, dat.-abl. pl. žnubyō 'Knie'; Другие иранские: MPers zānūk, NPers zānū 'Knie'; Армянский: cunr, pl. cunk-kh, gen. cng-ach; Др.-греческий: греч. γόνυ, род. п. γόνατος, n. `Knie; Glieder, Knoten an den Halmen', ignǘǟ f., *ignǘs (ignǘsi, ignǘōn, -ǘn) `Kniekehle', gnǘks `knielings'; Латинский: genū, -ūs `Knie'. 

Старая основа *d̮g̑́em- «земля» обладала плохопроизносибельным сочетанием согласных, поэтому по языкам сильно изменялась. В производных формах обычно первый согласный исчезал: gimmara-/gimra- «поле». Остальные формы представлены с a огласовками во второй гласной. Формы с чередующийся первой гласной (старый аблаут) tegan : dagan. Формы tekan, taknaš являются формами с эпентетической a и an также мог быть рефлексом слогового n̥. Форма tagn(āš,ī,a) произошла из усечения tagan, где первое a является формой с эпентетической a. Лувийские формы HLuw takamia `Erde', Luw. tijammi id. (Friedrich 204, 220) показывают, что в лувийских «эмфатических» не было.

рус., укр., блр. земля́, др.-русск., ст.-слав. земля γῆ, ἔδαφος, ἄρουρα (Клоц., Супр.), болг. земя́, сербохорв. зѐмља, словен. zémlja, чеш. země, слвц. zem, польск. ziemia, в.-луж., н.-луж. zemja; лит. žẽmė "земля", лтш. zеmе, др.-прусск. semme -- то же, сюда же лит. žẽmas "низкий", лтш. zems -- то же, авест., др.-перс. zam- ж. "земля", греч. χαμαί "на земле", χαμηλός "низкий", лат. humus, фриг. ζεμέλω "мать-земля", откуда греч. Σεμέλη (Кречмер, Аus dеr Anomia 19 и сл.) -- образование, аналогичное греч. νεφέλη. Существуют различные расширения древнего к.-основы: др.-инд. kṣam-, авест. zå, греч. χθών; см. Ван-Вейк, AfslPh 42, 286 и сл.; Френкель, ZfslPh 13, 210; Траутман, Арr. Sprd. 418; ВSW 369; М.--Э. 4, 709; Вальде--Гофм. I, 664 и сл.; Соболевский, РФВ 66, 397. Тохарский: A tkaṃ, B keṃ `Erde' (Adams 192).

Некоторые неожиданных озвончиваний связанны с морфологией, это формы повелительного наклонения ašdu «да будет он», ср. др.-инд. astu; 2л. медиопассива мн.ч. –dumu-, ср. др.-инд. dhvam,  авест. dūm (данная форма содержала «ларингальный» сонант ɑ̯, который выпал по закону выпадения сонантов; также из формы 2 л.ед.ч. -ta=-du < *tu̯a можно заключить, что было озвончивание этой формы с выпадением a что подтверждается словарными формами, видимо через формы *ta̯u; метатеза как у tuk < *tu̯ik : zik < *ti̯uk); форма винительного падежа множественного числа на –d-uš связанна, видимо, с выпавшим гласным a что видно из чередования meggauš : mekkuš в этой форме. Вполне возможно, что здесь был «ларингальный» сонант ɑ̯. Формы на -(a)tar- настолько особенны - здесь нет геминации - поэтому предполагается что (a) был «ларингальным» сонантом ɑ̯ и/или t восходил к нейтральному t̯ или ar является слоговым r̥. Отсюда такие гетероклитические формы как u̯atar "water" : u̯etenaš : u̯idār; u̯itti «в воде» совпадающая с u̯itti «в году» из u̯et- «год».

Хеттская «эмфатичность» видимо отсутствует в раннем лувийском (южно-анатолийских), но там звонкие согласные появляются после сонорных сонантов, и перед гласной u (в анлауте с перебоями) (эти правила хорошо работают для дентальных). Распределение звонкий/глухой в лувийском трудно для исследования и видимо как-то зависело от акцента; по всей видимости, лувийский еще сохранял остатки тернарного противопоставления в виде [tt t/l d], изменяясь под влиянием хеттского в хеттскую систему, при этом сам лувийский имел много диалектов. Примеры: ma-ad-du- «вино» < *med̯u- «мед»; ^(D)Ti-wa-az/^DTiwat-/tiwali(ya)-/tiwari(ya)- «бог солнца(Зевс)»< *d̮i̯eu̯os-, нет ассибиляции, но есть ротацизм и дентализм (переход s>t); lā- 'take' < *d̮oH-, показывает лямбдаизм.  

Вообще, главная особенность хеттского языка это то, что в нем полностью исчезают тернарные отношения, они заменяются бинарными (привативными), и это пронизывает всю хеттскую систему. Тернарные отношения уничтожаются повсеместно и насильно, да так что в хеттском разные формы из разных индоевропейских парадигм путаются, употребляются в параллель без какой либо разницы. Причем формы для закрепления в бинарных оппозициях в лувийском и хеттском выбирались совсем разными. Хеттская система достаточно сильно напоминает кельтскую леницию.

В тохарских, мертвых языках зафиксированных в 5-7 веке нашей эры на территории западного Китая, которые ушли от индоевропейской системы дальше всех языков во всех отношениях, все совпало в одной глухой серии. При этом дентальная серия подверглась ассибиляции перед передними гласными обозначаемой [c ts], без различения звонких серий (но полузвонкие дентальные перед сонантами пали, что говорит об более позднем оглушении). Точные фонологические соотношения установить уже не представляется возможным, возможно, что глухие имели "слабые" варианты не отображаемыми в графике (или отображаемые так называемыми "чужими" знаками). Во всяком случае, это можно предполагать в связи с фиксируемым действием уральского субстрата, в котором не было противопоставления звонкости-глухости, а были корреляции напряженности, геминированности, интенсивности. В тохарском В имелись геминированые согласные, как и в хеттском, однако их дистрибуция уже неподчиняется этимологическим правилам, а подчиняется соседствующим сонантам (r,n,i), примерно как озванчивание глухой около сонанта в лувийском. Интересно, что при заимствовании из древнеиндийского языка, глухие согласные часто удваивались (тох. B cākkär < др.-инд. cakrá- «колесо»). Использование «чужих» и «основных» знаков чередовалось черезслогово (ко времени написания текстов данная система уже была значительно разрушена). На некоторой стадии своего развития тохарский подвергся влиянию сатемного языка, из-за чего в нем развилась новая палатализация (велярных) и редуцированные гласные.

 

Система с признаком интенсивности находит свои параллели в соседних с индоевропейским языках. Наряду с общеуральским признаками геминированности и напряженности, в саамском также есть основная корреляция интенсивности, которая приводит к разным ступеням длительностей гласных [Н.С.Трубецкой. Основы фонологии.М.2000:188]. Она есть, например, во многих языках Дагестана и в дакота. В картвельском он выступает со звонкостью, глоттализованностью и силою, образуя серии [vG VT vF], в которых средний член произносится полузвонко [Ахвледиани 1949:58;Postal 1968:78п.23], а сильный с придыханием. При этом наблюдается полное тождество серий согласных с индоевропейским в сопоставляемых словах, вне зависимости от рассмотрения их как родственных или заимствованных, картвельская система [vG VT vF] и индоевропейская [vT VT Vt] сопоставляется регулярно. В кавказских языках, и в частности в картвельском, нет закона ступенчатой фонотактики, что объясняется отсутствием градуальной оппозиции.

Наличие параллелей индоевропейской системы с картвельской, опровергает гипотезу об глоттализации средней серии высказанную Гамкрелидзе (по его терминологии I серии). Давно замечено, что постулируемые Гамкрелидзе глоттализованные в индоевропейском и глоттализованные в картвельском не совпадают в родственных формах [БС2005:199], ностратическая реконструкция [В. М. Иллич-Свитыч. Опыт сравнения ностратических языков. Словарь, и др.] также исключает такую интерпретацию. Одновременно глоттализованные никогда не переходят в звонкие в начале слова, таких примеров в языках мира не зафиксировано. Необъяснима потеря столь устойчивого признака как глоттализация во всех и.-е. языках совершенно независимо. Такое типологически необычное развитие могло быть в одном, двух языках, но не одновременно во всех. Это нонсенс. Поэтому, в каком либо и.-е. языке мы должны были бы видеть глоттализацию фонологически релевантным признаком. А таких нет. Тот факт, что большинство языков дает звонкость на месте «глоттализованных» тоже крайне не понятен. Должно было быть наоборот, при этом хотя бы в одном языке должны были бы совпасть только глухая и полузвонкая серии, но таких нет, значит противопоставление по звонкости было основным противопоставлением. Не объясняется запрет на сочетаемость звонкой и глухой серий при возможности сочетания "глоттализованной глухой" серии со звонкой серией, поскольку игнорироруются данные фонотактики. Все это же относится и к теории о «сильных» в среднем ряду. Предполагается сложнейшие необъяснимые развития по языкам, например, закон Винтера объясняется как Vt’>V’t>V’d>V̅́d, что показывает длинное, уникальное, ничем не обоснованное развитие в каждом шаге, и уникальность каждого промежуточного состояния. Также сложно постулируется обмен звонкими и глухими в армянских диалектах. Представляется, что палатализованные глоттализованные в принципе чрезвычайно редки, и палатализация глоттализавнных крайне маловероятна [: 22]. Одновременно игнорируется данные о последующих германских передвижениях согласных, и неизвестны о возникновении полузвонких в славянских, потому что языки имеют обычай сохранять тенденции, в то время, как ни один и.-е. язык не имеет тенденции восстанавливать глоттальные (кавказские заимствования исключаются). Постулируется, что придыхание было факультативным признаком в двух сериях (глухой и звонкой), однако, придыхание очень устойчивый признак, даже более устойчивый чем глоттализация, особенно для глухих согласных, но во всех языках удерживается, кроме индоарийских, якобы только одна серия, а в балто-славянских вообще нет следа придыхательных. Падение глухих придыхательных (даже в индоарийском это дефектная серия), при сохранении звонких придыхательных, или полное исчезновение придыхания представляется типологически невероятным. Совершенно не объясняются ни причина возникновения придыхательных (в ностратической реконструкции придыхательных нет), ни спирантов, ни причины их дистрибуции. Просто констатируются некоторые «законы», непонятно из чего вытекающие и почему возникающие, с многочисленными сносками авторов на непонимание, почему происходят отклонения и объяснения причин через постулирование фактов, что порождает больше вопросов, чем ответов. В связи со всем выше изложенным можно констатировать, что глоттальная гипотеза совершенно необоснованна.

Можно заметить, что практически все системы согласных в и.-е. языках на первом этапе развития преобразуют на один дифференциальный признак систему, и далее производят одно перераспределении фонем в ряду серий, что и завершает преобразование в праязыках. Дальнейшие преобразования уже относятся ко времени разделения этих праязыков на диалекты. То есть все праязыки проходят преобразования в два шага, и не один из них не является более архаичным, чем другой. Все они равноудалены от исходной системы. Что является, несомненно, более типологически обоснованным, чем объявление фонологической системы какого-либо языка архаической. Можно перечислить следующие объединения по типу появляющихся новых фонологических признаков развившихся из старой интенсивности: не появление никаких признаков - славянский и балтийский, греческий и италийский; появление напряженности - кельтский и германский, армянский; появление придыхательности - древнеиндийский и греческий; спирантизация – иранский и германский, италийский, позже греческий и кельтский; появление долготы – хеттский и тохарский. Все эти признаки прямо выводятся из фонологизации некоторых свойств интенсивности. Так называемые «передвижки согласных» возникают в кентумных диалектах. По существу, все языки переходят к привативным оппозициям, однако раньше и проще всего это происходит в балтийском, славянском и кельтском, а позже всего в современном греческом и иранских, в германских система до конца не перестроена до сих пор.

Объяснить такую систему и все ее эволюции можно исходя из двух признаков: эпюры работы голосовых связок и эпюры работы смычки. По всей видимости, в индоевропейском работа голоса была первичной, работа смычки же и раствор голосовой щели, давление воздуха/напряженность были вторичными для обеспечения необходимого акустического эффекта и высвобождения воздуха. В индоевропейском интенсивность создавалась видимо только длительностью смычки, раствор голосовой щели участвовал в фонации только нейтральных согласных, где появлялся автоматически из принципа что: если голос не работает и нет смычки, то значит, в этом месте голосовая щель раскрыта и через него идет поток воздуха что создает фрикативный шум (для и.-е. s-образный, если раствор был перед смычкой) или аспирированый шум (для и.-е. языков, если раствор идет после смычки). В этих случаях открывание голосовой щели необходимо чтоб выпустить лишний воздух. Если смычка достаточно долгая, то звонкость для таких согласных без специальных движений может поддерживаться не более 60 мс [Westbury 1983]. Отсюда, неспециальные звонкие согласные с достаточно длинной смычкой автоматически получались полузвонкими. На следующем ресунке показываются условные обозначения без соблюдения масштаба, наверху показывается работа голоса, внизу – смычки (раствор голосовой щели и давление воздуха/напряженность не показываются).

 

Как видно только кельтский, хеттский, тохарский не сохранили следов полузвонкой серии, полузвонкая серия полностью совпала со звонкой серией, но, по крайней мере, для первых двух можно утверждать, что полузвонкая серия стала основой для развития звонких мутаций, а тохарский, в начале своего существования, устранил полузвокие дентальные частично в 0. В этой системе главным становится смычка, а голос вторичен и подчинен фонемному окружению. Она как бы полностью противоположна балтославянской (и во многом индоиранской) системе, где смычка полностью нейтральна, и единственным фактором является работа голосовых связок (для индоарийского еще голосовой щели). Интересна своеобразная "полуторная" система в латинском и в иранском. В латыне в начале слова система тернарная подобна греческой, в середине слова бинарная подобная ранней кельтской. В раннем иранском также была тернарная система в начале слова подобная индоарийской, и бинарная в остальных ситуациях. Интересно, что все такие "полуторные" системы показывают раннюю спирантизацию, возможно даже без промежуточной аспирации, в отличие от полностью тернарных систем греческого и индоарийского типа, где спирантизация уже происходит в историческое время. Инересно, что ранняя спирантизация производится для звонкой серии, особенно это характерно для “полуторных” сиcтем, в то время как глухая серия спирантизуется уже по диалектам.

 

Разберемся с системой нейтральных. Нейтральные также имели соотношение в форме 3 :1 [S r H : 0]. Нейтральные можно считать специфической формой артикуляционной редукции, которая оставляла либо шум либо смычку либо легкость (с придыханием) либо два из трех. Как видно, 0 был нейтральной суперфонемой для всего класса нейтральных. В нейтральные переходил любой звук близкого ряда, что был недопустим в индоевропейском либо фонологически, либо позиционно, либо артикуляционно ослабленный. Именно между ними происходили переходы, в частности переход S>r(ротацизм), S>h>0. [] В хеттском существовало чередование ḫ и r в одних и тех же словах [:70]; в позднелувийском прогрессирует нейтрализация -d-, -l-, и иногда -n- в интервокальной позиции в нейтральный r (который предполагается одноударным) []; чередование сандхи s, r, ḥ мы видим в санскрите. Характерно, что в индоевропейских языках был ротацизм, но не было лямбдаизма S. В сатемных диалектах возникают законы подобные славянскому закону «руки», где s после ī, ĭ, i̯, ū, ŭ, u̯, r, k, ɑ̯, ɧ изменяется в х. Х в славянском рассматривается как новый нейтральный подобный H. Нейтральные не имели фонологически значимые признаки окраски или звонкости, все это определялось местоположением фонемы. Однако они также не отталкивали от себя призвуки окраски, звонкости, интенсивности. Что видно из развития в греческом протетических звуков и «ларингалов». Свойства суперфонем достаточно хорошо иллюстрирует современный русский, в нем большинство безударных гласных имеют произвольное звучание без ведущего аллофона. Например, о может звучать как \ъ о а\, е как \ь и е\ и тд.. При этом это может быть и любой промежуточный звук в речи одного человека, хотя эти звуки и присутствуют в русском как отдельные фонемы. Поскольку это превращение в суперфонемы из нормальных фонем просодически обусловлено, то, вообще говоря, в безударных позициях они выступают как архифонемы, а из-за наличия в некоторых диалектах основного аллофона в этих позициях, их можно рассматривать как гиперфонемы. (Распространенность этого свойства делает русскую фонетику во многом особенной.)

Из падения реконструируемых «ларингалов» и системы нейтральных можно было бы выдвинуть гипотезу объясняющую причину процесса возникновения и протекания сатемизации в сатемных диалектах. Дело обстоит так, как будто бы был следующий процесс. Все сатемные диалекты объединяет законы подобные славянскому закону «руки»[ Уточнения к славянскому переходу S в Х под названием закон «RUKI» и закон Зибса.], и подобные законы есть только в них. Причем, как показывает индоиранский и славянский он затрагивал весь ряд полугласных (i,u,ɑ̯,ɧ) и велярный глухой (назовем их «руки»-звуками).После падения нейтрального ɧ, возникает дефицит «ларингалов», и чтоб возместить их нейтральный s переходит в новый нейтральный ɧ в специфических позициях. Из-за этого возникает дефицит сибилянтов s, такой, что из языка практически исчезают сибилянты, но они входят в число практически необходимых в человеческом языке. Чтоб их скомпенсировать происходит переход палатализированных K^i̯ в K^S, на что указывает славянский закон диссимиляции Мейе и индоарийская диссимиляция ḱ̮s > kṣ. И только после этого ɧ переходит в š во всех языках, кроме славянского где в х, а потом K^S в аффрикаты T^S.  Причина этого перехода заключается в том, что ɧ это палато-лабио-велярный фрикативный глухой (веляросибилянт) что возникал как позиция нейтрализации s после соответствующих звуков как результат аккомодации s (не имеющий этих признаков) с «руки»-звуками. Причем, в части языков он утратил часть своих признаков, и поэтому либо не сочетался с данными руки-звуками, либо были восстановленны в s поскольку он был ближе к исходной фонеме. В таком случае получается, что славянский сохраняет наиболее архаическое состояние, а балтийский претерпевает наибольшее изменение, так как в нем большинство š непоследовательно перешло обратно в s. Вообще, если взглянуть на балтийские языки, где сатемизация была проведена также непоследовательно, то можно задаться вопросом их происхождения как позднего процесса сатемизации и/или как влияния кентумного языка (например, тохарского) на балтийский. Это можно было бы объяснить, как если бы он начался именно в славянском и индоиранском, тем более что в славянском наблюдается наиболее далеко зашедший процесс сатемизации (полная фрикатизация-сибиляция); повторные многочисленные палатализации; полный закон «руки», что отличает его от балтийского, албанского, и нуристанского, где правила «руки» были или не последовательными или не во всех позициях «руки», что наводит на мысль об их вторичности (заимствовании). [Впрочем, переход s > h не связанный с правилами «руки» есть и в иранском и в армянском (однако в греческом происходят теже изменения что и в армянском и иранском, но это однако не приводит к его сатемизации, как нет и правила «руки»). Можно было бы предположить, что в этих трех языках и были источники (возможно, независимые, но типологически сходные) начала процесса сатемизации как последовательный сдвиг для замещения дефицитных фонем, если бы данные переходы были бы и в других сатемных диалектах. Очевидно, что армяно-ирано-греческий переход более поздний, чем сатемизация.] Однако, нет никаких оснований предпологать что данные процессы не протекали во всех языках синхронно, поскольку сатемизация и правило «руки» действовало в индоиранском до II тысячилетия до н.э., то и в остальных языках они действовали с небольшими смещеними соответсвенно. Факт сдвижки нейтральных подтверждает индоарийский, где нейтральный r мог переходить в сандхи в нейтральные s и ḥ, а нейтральный s в нейтральный ḥ(<[ɧ]?).

Мы видим, что коррелятами «ларингала» были S и велярные звуки, последние в восточнославянском при выпадении также ведут себя подобно «ларингалам». Другим коррелятом «ларингала» был r, который в индоевропейском был долгим (многоударным) звуком [rr]. Поэтому в греческом и хеттском он отсутствует вначале слова, причем в греческом перед ним часто развивается гласная протеза которую часто ошибочно воспринимают за «ларингал», или он получает предыхание (ср. ἐρρύην от ῤέω «теку»), а в хеттском он часто давал l-, из-за запрета на долгие согласные вначале слова. Более того в позиции не после согласного он зачастую порождает около себя некий «ларингал», тем самым в подавляющем большинстве случаев в индоевропейских словах r находится рядом с (или недалеко от) «ларингалом» (или велярным или гласной a). Также ведет себя r в славянских корневых инфинитивах порождая «ларингал».

 

В индоевропейском была тенденция к возрастанию диффузности, у которой корни были в том факте, что диффузность у фонем была только слева, то есть слева всегда стояла более компактная фонема, справа более диффузная. Соответственно гласные были диффузнее полугласных, полугласные сонорных, сонорные согласных, нейтральные были диффузнее других фонем в своем классе, а средние диффузнее остальных крайних фонем. Тоже самое можно выразить в терминах убывания компактности. Для сравнения, в уральском изначально была тенденция к возрастанию компактности, то есть каждый следующий гласный был более компактен, чем предыдущий, что и привело возникновению сингармонизма, и устранению сложных начальных консонантных комплексов, поскольку они имели большую компактность, чем следующие звуки, была тенденция к выпадению конечных гласных, но терпимость к конечным консонантным кластерам. В индоевропейском ситуация была обратная уральскому. Поэтому в конце слова в индоевропейском, в идеале, должна была находиться самая диффузная фонема, то есть гласная, или нейтральная, или полугласная, или нелегкий зубной согласный (список по возрастающей маркированности). Это был идеал, к которому индоевропейский стремился, поскольку слог все равно начинался с компактной фонемы, а предыдущий кончался более диффузной. Именно это определило эволюцию закона конца слова. Например, отложительный падеж в индоевропейском имел конечный тяжелый звонкий -d̮, что было терпимо, так как он принадлежал к среднему ряду. Однако, везде кроме тематического спряжения, он переходит в более диффузный нейтральный -s, возможно потому что он имел в других спряжениях другое качество. Позже этот -d̮ выпадал во многих диалектах, или оглушался. Тоже самое позже происходит с конечным губной -m который переходит в средний -n, во всех языках, кроме латинского и древнеиндийского, хотя и в последнем он преобразуется. Поэтому в индоевропейском был весьма ограничен фонемный набор завершающий конец слова.

Структура корня укладывалась в общую односложную структуру TRERT, где R сонант, и двусложную TRETR/TRTER (исключения могли составлять корни, где не было ни одного смычного согласного или корни с одним конечным смычным, но все они не образовывали регулярных чередований), когда E(гласный) мог быть только компактным (ударным), а безударные гласные (в частности, тематический) могли идти только в конце слова. При этом в сочетаниях двух сонантов гласным мог быть любой из этих двух сонантов (особенно если они принадлежат одному ряду), это же касалось и «ларингальных» сонантов. В таких языках как латинский и греческий, которые сохраняют –s в конце слова, происходит устранение (запрещение) s- в начале слова перед неглухой согласной (то есть это не нейтральный согласный), а в греческом и начальное r- получает придыхание (ср. ῤέω «теку»), то есть становится не нейтральным, а легким согласным; в хеттском начальное r- практически отсутствует (впрочем как и в субстратном хаттском); однако все эти явления связанны с тенденцией возрастания диффузности (а для хеттского еще и запрет на длительные согласные, поэтому в начале слова для этимологического r-, который долгий согласный, в хеттском выступает l-, который краткий) и их не следует возводить к индоевропейскому состоянию. В индоевропейском было два суффикса, имя родства-состояния на -ter, и имя деятеля на –tel, где конечный -l был самой компактной фонемой, поэтому он перешел в нейтральный того же ряда -r во всех языках кроме славянского (и хеттского), где к нему был добавлен славянский диффузный -ĭ и получился -telĭ, в остальных же языках (кроме хеттского) имена деятеля и родства совпадают, что приводит к их переработке.

Славянский также продолжил общую тенденцию к возрастанию диффузности. Его прямым продолжением является тенденция к возрастающей звучности в слоге. Тенденция к возрастающей звучности запрещала определённые сочетания согласных в рамках одного слога. В пределах одного слога менее звучные фонемы должны были предшествовать более звучным, но не наоборот. При этом, наименее звучными были фрикативные, а наиболее — гласные. В целом: сибилянт → аффрикаты → смычные → носовые → плавные → гласные. Частным случаем тенденции к возрастающей звучности был закон открытого слога, который гласил, что любой слог в слове может заканчиваться только на гласный звук (или на слоговый плавный). Тенденция к возрастающей звучности получила своё логическое завершение после устранения сочетаний гласный+плавный, которая произошла уже при распаде славянского на диалекты. Именно тенденцией к возрастающей диффузности следует объяснять развитие динамического ударения на начальном слоге в германском. Гласная с силовым ударением есть самая компактная фонема среди гласных, и она должна была присутствовать перед другими диффузными гласными. Суть германских и славянских процессов в разной реализации продолжения тенденции к возрастанию диффузности (убывания компактности), и определяется общей формулой, что славянский реализовал процесс как закон к возрастанию диффузности (а это возможно только в слоге, и поэтому равен закону открытого слога), в германском как закон к убыванию компактности (а это возможно только в слове, и поэтому равен закону начального ударения).

 

Можно было бы привести примеры тех кодировок фонем, которые были относительно релевантны в индоевропейскую эпоху. Но не следует ожидать, что она одна, и действительно была записана в голове у человека в таком виде, но именно подобные кодировки определяли эволюцию системы. Например определим кодировку условно называемую «фонемная» как (тип⁴,ряд⁴,/серия⁴,окраска³), каждый из которых может быть записан двумя дифференциальными признаками определенными выше. Другая более соответствующая духу индоевропейского «фонологическая» заключается в выделении нейтральных и в троичном описании, что показывает информационную оптимальность индоевропейского, и записывается как (нейтральность³,ряд³,/серия³,окраска³), где под нейтральностью кодируется отсутствие нейтральности, гласность, и ряд нейтральных фонем.

 

В этой связи надо заметить, что такая система возникла не на пустом месте. Она получилась в результате общих тенденций ностратического развития [ностратическая фонологическая система принимается из реконструкции Работ Долгопольского.]. В ностратической группе были две тенденции: первая тенденция к развитию противопоставления компактности и диффузности у гласных и согласных, вторая к развитию асинхронного произношения гласных. Асинхронное произношение гласных заключается в том, что каждая часть гласной несет на себе некий самостоятельный фонологический признак, раскладывая гласную на ряд самостоятельных частей как информационную сущность: каждая часть гласной несет только один информационный признак. Причем, в западноностратической группе периферийные признаки, а это окраски: и-образная палатальная и у-образная лабиализованная, характеризовали начало гласной, остальная часть гласной была более нейтральной (среднее по ряду). Поэтому, данная гласная представляла из себя дифтонгоид, и далее с распадом до дифтонга и бифонемного сочетания фонем. Этой же инициальной структурой окрасок гласных определялась в индоевропейском структура окрасок компактных согласных: вначале развивался слоговый сингармонизм (регрессивная окраска согласных по гласным) с последующей очисткой гласных от фонологического ряда (через восходящую звучность) и фонологизации её у согласных ({C}{V} > {C}{^vƏ} > {C^vƏ} > {C^v}{Ə}). В то время как при отсутствии асинхронности гласных развивался прогрессивный сингармонизм, но изначально видимо вообще двухсторонний сингармонизм по согласным как в юкагирском языке, то есть происходила передача сингармонических признаков через (прогрессивную) окраску согласных (через возрастающую компактность). Сингармонизм это морфонологизация фузионных процессов. Вообще говоря, северная группа характеризовалась наличием сингармонизмов: слоговых, регрессивных, прогрессивных, двухсторонних и способностью согласных принимать окраски. Фузионные процессы являются естественным способом экономить речевые усилия на единицу информации, при этом регрессивная фузия является простой аккомодацией и является естественной поэтому она не маркирована, а прогрессивные процессы базируются на инерции произносительных органов и требуют больших затрат поэтому они маркированы. [КК2001:74] Западная группа развивала аблаут (морфологическое чередование гласных). Очевидно, что западная группа имела консонатный тип языков, и самым консонантным из них получился индоевропейский, который был вынужден даже разработать систему сонантов и упростить систему согласных, чтоб убрать чрезмерное превалирование количества согласных над гласными. Тогда как восточная группа имела вокалический тип языков, поэтому из-за чрезмерного количества гласных в северной их группе пришлось убрать богатство гласных непервого слога, а в южной упростить систему гласных. Развитая система аблаута является следствием консонатного характера языка, чем больше один тем больше другой, конечно, если чередования гласных вообще допускаются. При этом, индоевропейский развил консонатность раньше других языков, но при этом и изменил консонатный характер языка раньше чем семитский, где это не произошло до сих пор. Соответственно семитский аблаут более развит, да так что пришлось добавить согласные к корню чтобы увеличить количество позиций для аблаута. Не доконца понятно, что первично: ассинхронное произношение гласных или развитие консонатного типа языка, но в принципе одно предполагает развитие другого при некотрых условиях. В языках западной группы развивается флективность (семантическая фузионность), а в индоевропейском еще и фонетическая фузионность, что надо видеть как последствия наибольшего разложения исходной фонемы на информационно самостоятельные части, и наибольшего количества положительных признаков свойств фонологической системы (что сделало его самым энергетически выгодным на единицу информации).

Вот распределение свойств по праязыковым группам в зависимости от свойств гласных

 

Для становления лингвистической науки изначально очень сильно повезло с тем фактом, что первыми языками для исследования были индоевропейские. Индоевропейские языки показывают высокую степень регулярных соответствий, и малую степень аналогических процессов. Хотя в них тоже присутствуют поздние аналогические процессы выравнивания, скажем в греческих диалектах, но все же все языки предпочитали устранять сложные сочетания регулярно или просто заменять их другими словами. На этом факте основывалась даже школа младограмматиков, которые провозглашали, что все имеет строгое непоколебимое регулярное соответствие. Однако, при обращении к другим языковым группам выяснилось что индоевропейские языки в этом отношении не являются самыми обычными представителями. В других группах регулярных соответствий было значительно меньше, но больше играла роль аналогия и другие факторы. Фонемы вели себя гораздо более свободно, не подчиняясь жестким правилам. Необходимость прояснения причин подобного поведения встала давно. Причина регулярности и.-е. языков, и нерегулярности других языков, кроется в том, что фузия, что возникла из соотношения компактности-диффузности, как бы сцепляла фонемы в слове, не позволяя им колебаться. Эволюция этих фонем в слове определяется не только тем, что она нужна для распознавания слова, но и влиянием соседних звуков на нее и ее на соседние звуки. В языках же где фузия мала, фонема оторвана от соседних звуков и поэтому может изменяться более вариативно по произвольным факторам, лишь бы слово оставалось распознаваемым. Именно это и определило то, что такой флективный язык как индоевропейский дает высокую степень регулярности. Собственно флективность-фузионность является следствием стремления индоевропейского к информационной компактности. Вообще говоря, слово или часть слова можно рассматривать как классему что необходимо фонемизировать. Поэтому, если в языке сильна изоляция частей слова, то вполне возможна преобразование части слова через фонемизацию.

 

Индоевропейский язык не имел фиксированного порядка слов в общем случае, не имел фиксированного порядка членов предложения, сохраняя общий древний естественный порядок слов по важности в высказывании. Первым шла самая важная синтагма, обычно ударная, далее шли клитики и междометия, что показывали отношения человека к высказыванию, обычно безударные, далее это повторялось по степени важности. Кодирования высказываний составляют более развернутые темы.

 

 

Литература

 

 

Главная страница